Кирилл Станюкович - Рассказ об одной экспедиции

Когда мы уже входили в лес, я неожиданно увидел кинооператора, который как-то смущенно сказал:

- Вы не видели мою лошадь? Она убежала, и я немного отстал.

Я ответил, что нет, не видел.

Мы не успели дойти до заставы, как спустилась ночь, и нам пришлось остановиться на очень широкой поляне, окруженной густым лесом. На середину ее мы положили басмачей, и большое пространство оказалось завалено их неподвижными телами. Мы не разрешали им ни вставать, ни садиться.

Шла ночь, шумела река, а мы верхами ездили один за другим по кругу. А потом мы и наши лошади настолько устали, что командир разрешил остановиться, и мы стояли кольцом, кто держал за повод свою лошадь, кто пустил ее щипать траву.

Я стоял и думал: «Что я буду делать, если на меня кто-нибудь кинется?» Потом пришла Ксюша, спросила, хочу ли я есть, и дала хлеба, а потом по моей просьбе принесла одну из басмаческих винтовок, к которой было несколько патронов. Мы стояли с Ксюшей, тихо говорили и изо всех сил старались не заснуть.

Под утро тень от леса подошла вплотную к телам басмачей, и вот тогда Ксюша толкнула меня, и, хотя у меня совершенно закрывались глаза, я ясно увидел, что от груды тел отделилось небольшое темное пятно и чуть заметно движется к лесу.

Все остальное произошло быстро, я резко сказал:

- Назад!

Пятно остановилось. Я второй раз крикнул громко:

- Тебе что сказали? Назад! Ну!

Оно по-прежнему было неподвижно.

Тогда я двинулся на него, и, когда был уже совсем рядом, басмач вскочил, кинулся на меня, и я, не успев даже поднять к плечу винтовку, выстрелил в упор, он упал.

Ночь уже кончалась, и, когда на выстрел ко мне подбежал командир, я увидел, что небо посветлело на востоке. Стали видны стволы деревьев, камни, темная масса лежащих людей. На далеких снеговых вершинах появились отблески, сперва оранжевые, потом розовые, наступил день.

Пришел день, и я нечаянно, хотя и не хотел этого делать, посмотрел на него, на того, кого убил. Он лежал навзничь, раскинув руки. Недалеко в траве валялся нож, лезвие его покрылось росой. Я взглянул на бледное мертвое лицо с русой небольшой бородой, в нем было что-то знакомое, и я невольно приблизился к трупу, наклонился и под бородой ясно увидел шрам, он пересекал горло и выходил около уха на щеку.

Передо мной лежал тот самый человек, которого мы встретили в горах, передо мной лежал хозяин дивного донца в белых чулках, кованного на подковы с шипами.

Я видел, как смотрели в его сторону басмачи, я видел, как подходили комотрядовцы и внимательно глядели на него, и после того, как слово «Меченый» было уже произнесено, я неожиданно услышал громкий крик Ксюши:

- А-а-а-а-а!

Обернувшись к ней, я увидел ее искаженное лицо.

- Что? Что ты! - схватил я ее за руку.

- Он!

- Кто он?

- Тот, который купил меня!

- Этот? Не может быть!

- Он! Он! Конечно, он! Ведь это я его бритвой полоснула. Ведь я думала, что убила его.

- Так, значит, это ты его? - сказал командир.- Однако ты молодец! А посмотрите, как они все на него смотрят.

И тут я увидел, что все басмачи приподнялись и внимательно смотрят в нашу сторону. В этих взглядах было и горе, и откровенное злорадство, и удивление, и простое любопытство.

Потом подошел Димка. Лицо его в неверном утреннем освещении выглядело каким-то серым и измученным.

- Устал, Димка? - спросил я.

- Да нет, то есть… конечно, устал, но знаете, шеф, я готов еще сутки, еще двое не спать - и ничего, потому что я как-то успокоился. Ведь, по правде сказать, эти субъекты,- он кивнул головой на басмачей,- всем страшно мешали. Правда? Работать мешали, да и жить мешали, мы хоть и хорохорились друг перед другом, а ведь боялись! Они всем мешали, вот этому землеробу,- он кивнул головой на начальника комотряда,- мешали землю пахать, бате мешали сесть спокойно и подумать, а подумавши, остричь свои патлы, снять свою юбку и заняться делом. Да и сами себе они мешали, ведь большинство из них совершенно никакого настроения не имели магазины жечь и людей резать. А ведь жгли и стреляли в кого попало. Нет, правда, начальник, разве я не верно говорю? - сказал Дима командиру отряда.- Я устал, но на душе как-то ужасно легко. Правда? А? Вот разве тебе, начальник, не надоел этот длинный ножик, которым рубят людей? Или твоей бабе не надоел этот чертов пулемет? Ну, скажи?

И командир молча улыбнулся. Он, видимо, в эту минуту думал о чем-то далеком. Он даже не поправил Димку, как всегда: «Не баба, а женщина». Он молча внимательно и пристально смотрел на Меченого.

- Завалить камнями,- наконец приказал он.

Два дня мы гнали басмачей вниз с гор, и, когда подошли близко к равнине, на помощь комотряду прибыла свежая группа. Я пришел к командиру и сказал, что нам нужно работать, нужно опять идти в горы, пока не наступила осень.

Мы простились с комотрядовцами, пожали друг другу руки, и они пошли вниз, гоня свое нечистое стадо, а мы отдохнули, подтянули подпруги и двинулись опять назад, туда, в горы.

И ОПЯТЬ!

Били, рвали землю подковы! По крутым склонам сыпался щебень с тропы. Хрустел песок, скрипели камни, взлетала дорожная пыль под копытами коней.

- Привет, привет тебе, божественный Тянь-Шань!

Цветущие склоны, могучие ледяные вершины. Леса

и пастбища, скалы и бурные реки.

Опять кипит мирная жизнь на твоих склонах, в твоих красивых долинах опять пасутся стада овец и коз, лошадей и мохнатых кутасов.

И владыка этой прекрасной страны, вольный киргиз, принялся за свой мирный труд.

Били, рвали землю подковы!

Вверх, вверх опять шел наш караван.

- Кайда барасен? - спрашивал старый киргиз, сидя около своей юрты при дороге.

- Далеко, наверх, на джайлау,- отвечали мы.

Летят птицы, летят маленькие птички. Они летят низко над землей множеством стаек. Они летят вниз по долине, туда, на юго-запад, и вся долина наполнена их непрерывным порханием.

Летят птицы. Они то дружно поднимаются в воздух, то припадают к земле, и все кругом наполнено этим непрерывным легким порханием.

Мы сидим на склоне хребта, под нами - долина, перед нами - ясный синий, но холодный Зор-куль - удивительное высокогорное озеро, красивое, но суровое и холодное. За ним- дикие резкие пики гор Гиндукуша. Они доходят чуть не до самого неба, разрезая далекую синеву зубчатой пилой своего гребня. Под ними - ледники и широкие поля фирнов.

За Зор-кулем чужая земля - холодная, угрюмая горная часть Афганистана.

Небо ярко, солнце светит, но здесь, в высокогорье, на высоте 4300 метров, ветер холоден, и стоит набежать облачку, как может пойти снег. Стоит сентябрь на самой грани с октябрем. Пролет птиц говорит, что мы находимся на самом краю теплой осени, готовой резко и внезапно перейти в зиму.