Тимофей Баженов - Дикие истории. Дневник настоящего мужика

Когда я описал проблему, вертолетчики рванули к машине первыми. Они явно шли на рекорд. Гребли так, что хотелось аплодировать. Да и мы не отставали. Мы плавали по кругу в центре озера, как акулы вокруг жертвы, как синхронистки в олимпийском бассейне. Время от времени собирались в центре круга и подбрасывали вверх кого-нибудь из нашей компании. Наверное, это было очень красиво сверху. Жаль, посмотреть оттуда было некому.

Вертолет стоял на автопилоте.

Дна у ледяного озера не было. То есть, может, оно и было, даже скорее всего было. Но мы до него ногами не доставали. Да и бесполезно это было уже. Вертолет висел метрах в полутора над водой. И достать его было невозможно.

Вертолетчики коротко объяснили, в чем дело: «Горючку сожрал, стал легче и поднялся». Я решился спросить, что будет. Ответ никого не удивил: «На берег нам надо. Часа через три вертолет начнет падать. И поубивает нас всех на хрен».

Мы вышли на берег, хотя могли еще купаться. Но уже почему-то не хотелось. Все, кроме меня, были без трусов. Только в нательных крестах. Мы сели на корточки. Вертолет тем временем приподнялся еще выше. В нем остались связь, спички, сигареты и шмотки. В нем была прекрасная еда и то, что делает еду закуской.

— Кто знает, что мы здесь? — спросил я.

— Никто, — было мне ответом.

В журнале в графе «Маршрут» командир написал: «Разведка по местности». Когда человек смотрит на парящий в воздухе вертолет, его разум не в состоянии предположить, что в нем нет пилота. Это осмысленная машина. Она ведет себя как живая. Покачивается, немного поворачивается. Нам было жалко ее. Мы видели, как она сама загоняет себя в цугцванг. Это такой шахматный термин, означающий, что любой ход игрока делает его собственное положение хуже.

За час мы пролетали километров сто семьдесят, сюда добирались час сорок. Эта мысль сейчас была в каждой голове. Вертушка висела метрах в шести над водой и непонимающе таращила иллюминаторы. Машина не могла предположить, что мы расстаемся навсегда. А мы расставались. Стал слышаться едва уловимый рокот, будто кто-то подавал сигнал SOS, стуча изнутри по коллектору двигателя. Из выхлопных труб все чаще стали появляться облачка темного дыма. Вертолет стал поворачиваться вокруг своей оси и чуть подался вперед. Послышалось чихание. Пилоты переглянулись. Они чуть не плакали.

— Песец! — сказали мы хором.

Звук двигателя утих. Машина висела и крутила винтом. Вдруг двигатель взрычал еще раз и сразу заглох. Вертолет, плавно ускоряясь, пошел вниз и вперед. На секунду он скрылся в брызгах, потом я увидел, как он припал на один бок. В стороны полетели куски винта. Наступила тишина. Он тонул быстро. И булькал. Ни тебе воя, ни хлопков, ни огня, ни взрыва. Ушел тихо и быстро. Как настоящий мужик.

Мы пошли нырять. Много чего достали. Хорошо, что мало загрузили утром. Озеро оказалось гораздо глубже, чем мы думали. С поверхности лежащий на дне вертолет казался моделькой. Машина лежала на боку. Дверь оказалась прижатой. Мы добыли кое-какую проволоку и немного одежды. Все, что нам удалось вытащить, или было бесполезным, или находилось в испорченном водой состоянии.

МОЙ СПОСОБ ДОБЫВАНИЯ ОГНЯ

Раздобыть деревяшку.

Прижать деревяшку ногой.

Перехлестнуть под ней проволоку.

Быстрыми движениями перепиливать деревяшку.

У меня через минуту появляется дым.

Огонь горит через десять минут.

Мы стали раскладывать у костра наши пожитки. Мокрые сигареты по одной, рации… мы разобрали их и без особой надежды положили сохнуть. Батарейки вздулись. Надежды на них было немного.

Тут и там сновали лемминги и еврашки. Маленькие пушистые бесхвостые твари с пытливыми глазками-бусинками. Они радовались солнышку. Поляна снова приобрела очертания привычного для них мира. Не было грохота вертолета, и над распадком вновь опустилась волшебная жаркая тишина. Ее подчеркивали трели птиц и насекомых. Цвели цветы.

Но для нас этот рай был враждебной средой. Предстоял длинный переход. С очень сомнительным результатом.

МЫ БЫЛИ БОСЫМИ. НАШИ ТЕЛА НЕ БЫЛИ УКРЫТЫ. СПАСЕННОЙ ОДЕЖДЫ ЕДВА ХВАТИЛО, ЧТОБЫ ПРИКРЫТЬ СРАМ. У НАС НЕ БЫЛО ПИЩИ.

Воды в тундре достаточно, но, чтобы хотеть пить, нужно что-то есть. Мы хорошо пропотели под солнышком и вволю напились из озера.

Солнце в тундре очень злое. Загар прилипал со страшной силой. И если утром мы радовались солнцу, то теперь каждую минуту чувствовали, как оно нас обжигает.

Простейший тест на солнечный ожог. Нажимаешь пальцем на розовый участок кожи, если остается белый след — значит, ожог есть. Солнечное излучение проникает в дерму. Ультрафиолет вызывает денатурацию белка в клетках. Фагоциты начинают растаскивать денатураты и вырабатывать меланин. Именно меланин и окрашивает кожу в коричневый цвет. А пока меланина нет, надавливание вызывает отток фагоцитов и на коже можно видеть скопления денатурированных белков. Это и есть бледные пятна. У нас они уже держались по двадцать секунд. Значит, скоро будут пузыри.

Мы решили идти к стоянке. На второй день пути начали жарить еврашек. Охотиться на них не требовалось. Тундра буквально кишела ими. Вместо того чтобы убегать, непуганые твари заваливались на спину и с диким визгом махали всеми лапками. Обнажали свои длинные, как швейные иголки, зубки и клацали ими.

Еврашки вкусны и без соли. К вечеру мы считали их пищей богов. На третий день мы увидели оленей. Наша кожа уже была сплошной язвой. Глаза у всех покраснели и стали как щелочки. Слезы текут. А солнце печет.

Я сразу подумал об охоте. Но это был неверный посыл. Олени вели за собой людей. Местные ходят за оленями. И скоро мы уже сидели в незнакомом чуме, укрывались шкурами, мазали пузыри гусиным жиром и ели суп с хлебом. Выяснилось, что за три дня мы прошли всего тринадцать километров. А казалось, все сто. Связи у наших спасителей тоже не было. Они оказались не ненцами, а нганасанами. Это более редкий и малочисленный народ. Но у них было все, что нужно человеку, чтобы отличаться от зверя. И главное, у них было желание двигаться в сторону наших бытовок. Но шли они туда с оленями, а это значило, что на месте мы должны были оказаться к ноябрю. Я представил себе лица тех, кто подписывал мне командировку. И вытер руки об штаны.

Спать никто из нас не мог. Наверное, это были самые сильные солнечные ожоги в моей жизни. Болело так, будто кипятка на кожу вылили. Любое движение причиняло сильную боль. Прикосновение ткани или рук казалось невыносимым. У всех была высокая температура. Многие пузыри уже лопнули. Под ними виднелась розовая ткань. Губы покрылись коричневыми, кровавыми рубцами. Вокруг царила антисанитария…