Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 1

Второй гладиатор подбежал к опрокинутому викингу и резко ударил того ногой справа по ребрам. От удара норвежец перевернулся на живот и быстро поднялся на ноги уже со свободными руками. Второй гладиатор отскочил в сторону, на край ристалища. Торгисль бросился за ним, но первый гладиатор опять дернул за канат и викинг снова повалился на спину.

Норвежец перевернулся и кинулся в атаку на гладиатора, дергавшего его за ошейник. Тот отпрянул за столб. Но второй гладиатор, подобно игрокам регби, бросился на Торгисля головой вперед и сшиб его в партер. Лежа на спине, норвежец сначала оторвал от своего корпуса прижатую голову гладиатора, потом приподнял стонущего от напряжения противника на вытянутых руках и, выскользнув из-под него, захватил его голову правой ногой и прижал к земле.

Не успел первый гладиатор подбежать к борющимся в грязи противникам, как Торгисль впился зубами в яремную вену второго. Тот громко и обреченно закричал. Первый гладиатор бил норвежца по голове кулаками, по ребрам, по хребту, сложив кулаки вместе — все безрезультатно.

Внезапно Торгисль совершил резкое движение головой вверх и затылком разбил нос склонившегося над ним первого гладиатора. Норвежец встал, в его зубах была вырванная плоть врага, из разорванной шеи которого толчками выплескивалась темная кровь. Викинг выплюнул кусок кожи с мясом, бросился к нокаутированному первому гладиатору и, схватив того за затылок, нанес резкий удар лбом в его разбитый нос. Даже помрачневший Ацур со своего зрительского места услышал хруст ломающихся носовых костей несчастного. В тот же миг Торгисль намотал на шею теряющего сознание бойца канат, схватил вервь почти у самого своего ошейника и бросился к краю ристалища. Резкий рывок сломал хрящи на шее первого гладиатора, и тот обмяк, сидя на коленях.

Все еще не успокаиваясь, Торгисль тянул и тянул свою веревку, пытаясь упереться ногами в грязь, но сапоги скользили, и норвежец то и дело падал ягодицами на землю. Седой круглолицый Реас смотрел на эти попытки викинга со смешанными чувствами. С одной стороны, он опять выиграл кучу денег, с другой — все его люди боялись Торгисля, а кому-то сейчас надо будет опять конвоировать его в клетку.

Когда норвежец убедился, что оба выставленных против него бойца мертвы, он успокоился, подошел к краю ристалища и сел лицом к зрителям, положив кулаки на колени. Олаф подошел, связал его кисти и пристегнул обе жерди к ошейнику. За эти жерди подручные Реаса отвели Торгисля в клетку. Там мальчик опять отстегнул жерди и пристегнул цепь, которая была продета через большое железное кольцо, прикованное к скале. Другой конец цепи мальчик подал эсту за клетью, и тот ее натянул. После этого Олаф развязал руки викинга. Торгисль безучастно сел на помост и укрылся грязным шерстяным плащом.

Реас долго всматривался в лицо своего раба-гладиатора сквозь скрученные жерди, пытаясь увидеть хоть какую-то эмоцию у того, кто голыми руками убил двух сильных умелых бойцов. Наконец эст достал из сумы свиную ножку-рульку и засунул мясо в специальный проем для еды — кормушку.

Когда Реас ушел, в клеть к Торгислю опять забрался Олаф. Он принес бадью с водой, чтобы норвежец помылся, и даже плошку козьего молока. Видать, она досталась ему самому, но маленький раб предпочел поделиться ею с викингом. В обязанности Олафа входила также очистка подклети от нечистот.

Олаф привык разговаривать с викингом, хоть и никогда не слышал ответов:

— Больше некому нас лечить, Торгисль, — сообщил мальчик, выгребая зловонную массу из подклети. — Буртси умер. От старости. Сказал, что счастлив умереть, устал жить в рабстве… Неужели нам тоже всю жизнь придется прожить рабами, Торгисль?!

Викинг посмотрел на него одним глазом: второй заплыл огромным синяком после битвы. Норвежец слушал мальчика и под звук его голоса мелкими движениями точил плоский наконечник стрелы.

Однажды за очень хороший бой Реас наградил Торгисля купанием в горячем источнике. Давно викинг не получал такого наслаждения — посидеть по шею в теплой воде, которая пахла вареными яйцами и, по словам лекаря Буртси, залечивала раны. На каменистом дне этого водоема викинг случайно укололся и нащупал кусочек железа — наконечник стрелы. Он спрятал его в рот, делая вид, что умывается. С тех пор Торгисль хранил наконечник в щели скалы, маскируя комочком мха. И точил о камень при любой возможности.

— Буртси говорил: «Человек ищет, кому поклониться», — продолжал мальчик, поглядывая на руки викинга, оттачивающие лезвие. — Ты вот служил моему деду Эйрику Бьодаскалли, а может, и сейчас служишь, будучи рабом Реаса. А я, сколько себя помню, всегда был рабом этих эстов… Буртси учил меня: достоинство человека определяется достоинством той святыни, которой человек отдает свою жизнь на служение. Чем выше эта святыня, идея, реальность, которой я отдаю свою жизнь, тем выше я оцениваю собственную жизнь. Тем выше мой собственный статус. Быть рабом Божьим — это не унижает, не закабаляет, а освобождает. Потому что если я раб Божий — я больше ничей не раб.

Мальчик нагрузил нечистоты на большую деревянную лопату и понес подальше от жилья, чтобы жуткий смрад не отравлял жизнь Торгисля и его охраны. Вернулся маленький раб с песком на той же лопате, чтобы засыпать им пространство подклети.

— Во-первых, я не раб своих страстей, голода и холода, — продолжил прерванную мысль ученик грека Мефодия. — А во-вторых, я не раб того, что обо мне думают Реас и жена его Рекон и сын их по имени Рекони. Я из иных источников получаю свои оценки, не их словами я питаю свою душу и свой ум.

Олаф закончил с песком и присел передохнуть рядом с клетью, достав из-за пазухи краюху хлеба.

— Так Буртси мне много-много раз говорил, и я запомнил слово в слово, — объяснил мальчик. — Вот сам посуди: если ты слуга конунга, то ты самый свободный человек в Норвегии, потому что если ты слуга конунга, ты больше ничей не слуга. А если ты слуга ярла, то уже не такой свободный, потому что над твоим хозяином есть конунг. А если я раб Божий, то я свободен вообще на всей земле — и в Норвегии, и в Швеции, и в Эстланде, и в Гардарике… Чем выше статус господина, которому ты служишь, тем больше твоя свобода. Тем больше независимость от всех тех, кто претендует на власть над тобой. Раб Божий больше никому не раб!

В это время эсты беседовали в доме Реаса.

— Они настоящие чудовища — эти последователи Христа, — заявил хозяин дома.

Его голова была обмотана тряпицей, так как нестерпимо болела.

— Один мой раб-христианин рассказывал, что они поедают своего бога. Вкушают его плоть и пьют его кровь, — вспомнил Реас умершего врачевателя Буртси.

— Омерзительно, — откликнулся Ацур.