Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 1

Из-за прихоти раввина отряд задерживался в пути уже на два дня. Никто не посмел бы задавать лишних вопросов уважаемому члену Синедриона. Только старший отряда стражи — Махимус — все время норовил что-то спросить, но не решался. Шаул же не обращал на это все никакого внимания. Ему не терпелось опять поговорить с Камнем. Но в этот раз, как и в следующие два ночлега, камень не ответил ему.

В ушах Шаула стояли последние слова Иешуа: «…Время твоей миссии еще не наступило. Любой путь к вере лежит через искушения».

— Ну что ты? Я ведь нашел тебя, — уговаривал раввин. — Я же простил тебя.

— Путь к вере лежит через искушения, — отдавалось в мозгу.

— Ну… хорошо. Я ошибся: это не я простил тебя, а ты — меня, поэтому и нашелся…

— …через искушения, — был монотонный ответ.

— Ты что же, действительно возомнила себя Богом, проклятая говорящая плинфа!!! — вконец разозленный Шаул не находил себе места.

— Время твоей миссии еще не наступило…

— Миссия! Я тебе покажу миссию! — Шаул лежал на плинфе с закрытыми глазами и скрежетал зубами.

— Рав Шаул, что с тобой?

Тарсянин открыл глаза. Перед ним стоял рыжий рябой легионер и тряс его за плечо. Видимо, в запальчивости Шаул выкрикнул последнюю фразу вслух.

— Все в порядке, Руфус.

— У нас великая миссия, рав Шаул! Правда? — туповатый римлянин с пустым взглядом голубых глаз и густой растительностью на руках, распространившейся, вероятно, по всему телу, полностью соответствовал своему имени [45] Руфус (лат.) — рыжеволосый. .

«Какая же, к дьяволу, это миссия — людей убивать, — горько подумал Шаул. — Миссия! Тысяча проклятий на мою голову».

Шаул вдруг ощутил все низкодушие вверенного ему дела. Не воевать с врагами, не лететь конницей в гущу строевых порядков неприятеля с мечом наперевес, а ловить простых людей. Допрашивать, пытать и, если понадобится, уничтожать.

Ночевка заканчивалась. Ярко-красное марево на западе говорило о том, что завтра может быть ветер, а следовательно, и хамсин, поэтому было необходимо пройти в эту ночь как можно дальше.

— По коням! — скомандовал старший легиона Махимус, громадный римлянин, под которым неистово заржал его вороной друг Инцитат II. Почти такой же жеребец был только у самого Калигулы, и громила Махимус страшно этим гордился.

Топот и ржание лошадей, бравый дух римских воинов, запах конского пота и легкий ветерок с севера манили молодого раввина в путь. Он лихо запрыгнул на своего пегого красавца Цереру и пришпорил его. Великолепный римский конь встал на дыбы, яростно закусив удила. И вот уже раввин из Синедриона опять становится тем самым беспощадным Шаулом из Тарса.

«Какой бред в голову лезет! Что миссия, а что не миссия?.. Люди, не люди… Сектанты — это люди? Шаул, никакой ты не малой, твое оружие — меч, твое слово — приказ, твоя стихия — казнь проклятых врагов Отечества и выполнение повеления великого царя Иудеи, как бы его ни звали! Вперед, будущий главный раввин! Вперед к новым победам и наградам!»

Шаул скакал впереди всех. За ним, держа дистанцию, ехала конница лучших стражей римского легиона. Сколько их было? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят? С таким войском был не страшен никакой враг. Особенно проклятые христианские сектанты… Но кто это там вдали, в темноте?

Темные пешие силуэты не укрылись от зорких молодых глаз тарсянина.

— Остановить! — скомандовал он. — Без моей команды не трогать!

Конники настигли путников в считаные минуты. Мнимыми врагами царя иудеи оказалась семья из четырех человек — отца, матери и двух детей четырех и шести лет. Дети спокойно спали в корзинках по бокам навьюченных осликов. Добрые иудеи, жалея скотину, шли рядом, ведя подводу. А еще рядом с женщиной шла коза. Видимо, единственное богатство этой семьи.

— Кто такие? — грозно спросил Шаул, сдвинув брови.

— Волею Господней, Рафаэль из Вифлеема, жена моя Руфь и дети Сим и Хам.

— Куда идете?

— В Дамаск, повелитель, — ответил Рафаэль.

— Какой я тебе повелитель! — разозлился тарсянин.

— А кто ты? — наивно спросил мужчина.

Шаул никак не мог взять в толк, что это — действительно тупость или изощренная форма глумления над властями?

— Я — рав Шаул!

— Приятно познакомиться. А я Рафаэль из Вифлеема, жена моя Руфь и дети Сим и Хам… — опять сказал иудей.

— …Отлично! — зло перебил раввин. — Почему идете ночью, как бродяги?

— А что, разве ночью ходят только бродяги? Вы же тоже идете ночью…

— …Молчать! Ты кого с бродягами сравниваешь? Да кто ты такой!

— …Я Рафаэль из Вифлеема, жена моя Руфь и дети Сим и Хам… — ответил мужчина и в третий раз.

Шаул взбесился. Такой наглостью могли обладать только проклятые христиане, необузданные в своем желании подковырнуть, поиздеваться, поглумиться над Храмом. Дикие негодяи сектанты! Он ухватился за рукоять своего короткого меча и был готов изрубить этого мерзавца в куски, а если будут визжать, то и всю его семью. То, что произошло в следующий миг, спасло и Рафаэлю, и его семье жизнь…

Молодой и амбициозный тарсянин неожиданно закатил глаза и всей спиной откинулся назад. Перед его глазами, будто молния, мелькнула яркая вспышка света, за которой последовала абсолютная темнота. Мгновенье, и рот Шаула наполнился пеной. Болезнь, которую он называл «жало в плоти». Одно время недуг беспокоил его чаще и злее, когда он проваливался в удушливую темноту и переставал видеть мир и цель. Но в последние два года этого не замечалось. И вот, опять она… эпилепсия, приобретенная еще в детстве, когда Шаул нырял за рыбой в речку и ударился спиной о валун.

Рот Шаула скривило набок, но из седла раввин не выпал, поскольку его ноги были вставлены в стремена. Он лежал на крупе своего жеребца Цереры, ничего не видя и не понимая, что творится вокруг. А вокруг него один за другим ездили встревоженные римские воины, не зная, что делать.

— Снимите его, — вдруг попросил Рафаэль, но его не услышали.

Тогда мужчина громко закричал.

— Снимите его, если хотите, чтобы он жил.

Через несколько секунд Шаул уже лежал на песке. «Проклятый сектант», по-видимому, хорошо знавший медицину, ловко вытянул язык раввина наружу и вставил между зубами кусок сыромятного ремня.

— Он вне опасности, — резюмировал Рафаэль. — Но ему надо отдохнуть.

— Что с ним? — спросил Махимус.

— Caduca [46] Эпилепсия (лат.) . , — ответил иудей. — Он очень устал и в последнее время много нервничал. Этот недуг лечат только покоем…

Римляне взяли большую накидку и, подвязав к паре лошадей, соорудили нечто вроде гамака, куда и уложили больного раввина. Наутро они планировали быть уже в Дамаске.

В благодарность за помощь Рафаэля и его семью не стали убивать сразу, а повели за собой. Маленькие ушастые ослики едва поспевали за римской конницей, и здесь уже о жалости к ним никто не думал.