Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 1

Юный князь остался на месте. Вид у него был крайне разобиженный. Мимо него пустили в галоп своих коней Велига и Торгисль, догоняя старшин…

Солнце склонялось к западу, и косые тени подбросили всадникам хлопот. По мере того как они, скользя и спотыкаясь, спускались в долину, воздух становился все гуще, и к окружающей морской влаге добавился их собственный пот. После крутого откоса, по которому они буквально скатились, смешанный лес сменился гущей темно-зеленого можжевельника с тяжелыми пучками хвои. В темноте кони спотыкались, того и гляди грозя охрометь.

— Солнце окончательно село, — объявил Добрыня то, что все заметили и без него. — Нужно найти место для ночлега.

Добрыня в Новгороде был тем, кого бы мы сегодня назвали главой городской администрации, поэтому все привыкли выполнять его невоенные распоряжения. Через полчаса вся компания сидела в лесу у костра, за их спинами потряхивали гривами стреноженные кони. Люди вечеряли, раскинув затекшие конечности и расположившись со своими припасами на относительно широкой части тропы подле сухого дерева.

— Рюрик не любил жить вдалеке от большой открытой воды, — рассказывал Добрыня молодежи. — Викинги, они ведь как? Налетели с моря, повоевали, награбили, потом на ладью и поминай как звали. А на реке так не получается. Все места, удобные для причала, давно известны. Броды и мели тоже лучше знают местные. Пока гребцы до моря догребут, их «вдоль по бережку, вдоль да по крутому» всадники не один раз обгонят и в узком месте с двух сторон засаду-то и устроят.

— Это так ваши древляне князя Ингвара поймали? — уточнил Сигурд Эйриксон.

— Примерно так, — согласился Добрыня. — Устроили его варягам жуткую резню. Потому что дань за помощь против кочевников мы платить согласны. А вот грабить себя не позволяем.

— Так почему Рюрик послал своего сына княжить в Киев, раз сам дальше Новгорода никогда не забирался? — полюбопытствовал Торгисль.

— Его интересовала торговля с Царьградом, — ответил Добрыня.

— Теперь для князя Владимира все это и не важно! — бросил Велига.

— Важно! — возразил Сигурд. — Если он станет великим киевским князем…

Угли в костре еле-еле тлели малиновым цветом, больше было дыма, который в безветренную погоду поднимался столбом вверх. Все спали, завернувшись в дорожные плащи и подложив под голову седла. Сигурд внезапно проснулся от краткого призывного ржания одного из их коней. Воевода прислушался: потрескивание углей, скрип покачивающихся вершин деревьев, шорох листвы, шебуршание лошадей в темноте. Но был еще какой-то неясный глухой звук. Не разобрать.

Сигурд беззвучно вскочил, толкнув в колено Торгисля. Тот тихо разбудил Добрыню и Велигу. Все крадучись покинули лежбища и заняли засадные места под деревьями у еле заметной лесной тропы: Добрыня с топором, Велига с клевцом и норвежцы с мечами.

Юноша в сером плаще пробирался по лесной тропке, с трудом видя ее в пятнах теней и лунного света. Под уздцы он вел коня — ночью верхом по лесу не поскачешь, без глаз останешься. Норвежец кинулся на него и приставил нож к подбородку, тронутому легким пушком.

— Сигурд! Это я! — только и успел выкрикнуть юнец.

— Черт!!! — Сигурд отпустил Владимира. — Я ведь мог тебя убить!

Остальные вооруженные путники окружили новгородского князя.

— Я все сделал, как ты сказал, — отчитался юный князь. — Я проследил за Путятей. Он отчалил сразу после тебя. Наши поймали мальчишку по имени Вагн Окессон, он внук конунга йомсвикингов Палнатоки. Путятя решил с ними договориться.

— Вот предатель! — воскликнул Торгисль.

— Я не знал, что делать… — растерянно сказал юный князь.

— Ты все сделал правильно, Вальдемар, — потрепал его по плечу воевода.

— Возвращайся, пока тебя не хватились! — предложил Велига.

— Нет! — возразил Сигурд. — Это слишком опасно. Князь отправится с нами.

— Торгисль, дай ему что-нибудь поесть! — приказал Добрыня.

— А давайте вернемся, вырежем Путяте яйца и сломаем ему позвоночник? — предложил Велига.

— Доброе предложение! Но мы продолжим наш путь в Еллинг, — отказал воевода.

— Сигурд, — возмутился Торгисль. — Путятя сговорится с йомсвикингами, и мы останемся без ладьи!

— Дружина князя Вальдемара никогда не перейдет на сторону конунга Палнатоки, — отрезал новгородский воевода.

— Ты ведешь нас в Еллинг к какому-то уродскому христианину, — зарычал Велига. — Пока изменник Путятя продает нашу ладью йомсвикингам!

— Наша дружина Палнатоке не по зубам! — ответил Сигурд и вплотную приблизил свое лицо к физиономии чубатого. — Велига, тебя никто не заставляет идти! И никто не заставляет оставаться!

Полянин сопел, широко раздувая ноздри и плотно сжав губы. Ростом он был поменьше норвежца, поэтому ему приходилось задирать плохо выбритый подбородок с висячими усами. Наконец Велига согласно кивнул. Толстяк Добрыня ободряюще похлопал его по плечу.

Несколько позже той же ночью Велига устроился у костра и завернулся в плащ рядом с Торгислем.

— Я знаю, твоя вера пошатнулась, — сказал он негромко норвежцу. — Ты не веришь в богов и в предзнаменования. Но одинокий всадник, прибывший в полную луну… Даже ты не будешь отрицать: это плохой знак для всех нас.

— Он молод, — так же тихо ответил Торгисль. — У него хорошее чутье…

— Он несет с собой смерть, — оборвал его Велига.

Норвежец приподнялся на локте и посмотрел на лежащего головой на седле славянина:

— Мы что, должны избавиться от князя из-за твоих суеверий?!

— Если человек не верит в предзнаменования, во что же он тогда верит? — ответил вопросом на вопрос Велига.

Варяг наклонился к самому уху полянина и отчетливо произнес:

— Он верит в себя.

С этими словами норвежец отвернулся и натянул на голову плащ, давая понять, что разговор окончен.

Причудливый зеленоватый рассвет застал их, полусонных и вялых, подле хорошо отдохнувших лошадей. Лес источал прохладное благоухание — точь-в-точь как настоявшийся в погребе мед. Но как ни сильно пахли омытые росой и согретые весной земля, и мхи, и листья, все эти деликатные источники обонятельных восприятий забивались плотным запахом сыромятной кожи седел. Теперь уже пятеро всадников в развевающихся плащах скакали по зеленым холмам Ютландии. Низкое небо Северного моря иной раз озарялось молнией и разражалось далеким громом. В воздухе запахло надвигающимся дождем.

— Нок!!! [50] Nok (дат.) — хватит. — услышали они вопль, прежде чем поднялись на холм и увидели, в чем дело.

Там стоял высокий одинокий каменный столб. К нему за скрученные сзади руки на длинной веревке была привязана девушка. Это она истошно орала «ин» или «икь» [51] Ingen или ikke (дат.) — нет или не надо. , когда четверо мужчин бросали в нее камнями, а если их снаряды попадали в цель, женщина кричала от боли безо всяких слов. Она металась на веревке со связанными руками, будучи не в состоянии закрыться, а мужчины метко кидали в нее камни, всякий раз бранясь, когда промахивались.