Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

— Ага… Пришлось поплясать маленько, и, видишь, не совсем удачно…

Карел никогда не скажет, что пришлось сойтись с медведем врукопашную или что медведь ободрал его. «Поплясали…» Ничего себе пляски, черт возьми!

Дядя Виль снова улыбнулся, как бы извиняясь перед нами, и взглядом пригласил садиться. Мы двинулись к лавке, но из-под кровати послышалось грозное ворчанье.

— Молчать, молчать… Свои, — кого-то успокоил дядя Виль.

Мы заглянули под кровать и увидели черную карельскую лайку. Пес, словно беря пример с хозяина, тоже лежал обвязанный, поблескивая исподлобья злыми глазами.

— И ему досталось, — объяснил дядя Виль. — Челюсть сломал, бедняга.

По лицу Василия скользнула тень озабоченности. Он слегка подался к дядиной постели, но опять с улыбкой сказал:

— Вижу, вы не на шутку схватились…

Да, оказывается, там было не до шуток. Дядя Виль поставил мережи на узкой, уже оттаявшей протоке. В эту пору — самый нерест щуки. Она проникает к освободившимся от льда берегам озер на залитые вышедшими из берегов речками луга и мечет икру. За ночь мережи, поставленные на хорошем месте, битком набиты крупной и мелкой рыбой. Так вот, дядя Виль отправился проверить свои мережи. Захватил по привычке ружье, сунул за пояс топор (карел без топора из дому не выйдет), свистнул собаку и пошел. Как всегда, в патронташе была и пуля. На всякий случай. А все прочее — патроны с мелкой птичьей дробью. В этих местах во множестве водятся рябчики, так что дядя Виль рассчитывал принести парочку к обеду. Возле протоки собака, ощетинившись, заворчала, и тут же дядя Виль увидел медведя. «Хозяин» был занят. Забредя в вышедшую из берегов протоку, сгорбившись, мишка старательно вытряхивал рыбу из… мережей дяди Виля. То ли очень голоден был, то ли терпения мало, то ли просто не мог разобраться в хитроумной человечьей снасти, но только сеть в его лапах рвалась, как паутина.

Ни один охотник не упустит такого случая. А дядя Виль за свой век ухлопал больше двух десятков медведей. Ему ли было отступать? Зарядив одностволку своей единственной пулей, он, недолго думая, прицелился под левую лопатку и выстрелил. Обычно медведь при виде человека спешит убраться подальше от своего извечного врага. Нападает в исключительных случаях, когда нет другого выхода. А этот совсем иной попался.

— Не успел я глазом моргнуть, — вздохнув, продолжал дядя Виль, — как он шасть ко мне… Приостановился малость, отшвырнул вцепившуюся в него собаку и — на меня! Я и не почуял, как он выдрал из рук ружье, сорвал рюкзак со всеми ремешками. Только вижу перед собой разинутую пасть, кажись, даже дыхание на лице чувствую…

В последний момент, когда дяде Вилю оставалось только проститься с жизнью, медведь вдруг закружился на месте, пытаясь схватить собаку, которая мертвой хваткой вцепилась ему в зад. Этого короткого мгновения хватило, чтобы Виль вытащил из-за пояса топор и изо всей силы всадил его в макушку медведя. Но зверь будто и не почувствовал удара: взревел не своим голосом и ринулся на охотника. Покатились оба кубарем, а собака опять вцепилась в мишку. Медведь снова оставил охотника, а тот, уже безоружный, отполз на несколько метров и потерял сознание. Собака воротилась домой вся в крови, с выломанной челюстью и привела жену дяди Виля к месту схватки.

— Прихожу, а он валяется, уже совсем на человека не похожий, в крови плавает, а шагах в пятидесяти — и медведь такой же, — впервые вмешалась хозяйка дома, высунувшись из кухни.

Мы с Вацисом слушали затаив дыхание и с искренним восхищением смотрели на спокойного, грустно улыбающегося дядю Виля. Казалось, он рассказывал о самых простых вещах.

— Так-то… — вздохнул Василий и закончил популярной карельской поговоркой: — На топтыгина идешь — постель готовь, на сохатого — гроб заказывай.

Мы решили, что поговорка не верна. Ведь лось — такое красивое и не хищное животное. То ли дело медведь!

Однако нам сказали, будто в окрестных лесах еще не было случая, чтобы медведь задрал человека насмерть. Помнет, исцарапает, кости переломает и бросит. Через два-три месяца, а иной раз и только через полгода человек поднимется с постели. А если сохатый копытом стукнет, то сразу дух вон. Только дурак станет стрелять в лося на открытом месте. От него не убежишь, и ружье не перезарядить на открытом месте. Единственное спасение — дерево. Бегай вокруг него, пока не загонишь новый патрон в казенник.

В Карелии, как и всюду, охота на лося запрещена. Однако местным жителям выдают лицензии на отстрел одного-двух лосей в год.

Потом мы рассматривали распяленную на рамах медвежью шкуру, которая сохла за домом, на весеннем солнышке. Не дай бог схватиться с таким великаном! От макушки до задней ноги — почти два метра. Когти чуть ли не в человеческий палец длиной. Зубы длиной со спичку.

После обеда над деревней послышался шум авиационного мотора.

— За мной прилетели, — снова как бы извиняясь, улыбнулся дядя Виль. И то было не притворство, а неподдельное смущение: вот, мол, сколько хлопот доставил людям.

Вертолет сел на пригорке, недалеко от дома, и через полчаса опять поднялся, унося дядю Виля и его верного четырехлапого друга.

Как довелось узнать впоследствии, оба полностью выздоровели. У дяди Виля была сломана левая рука, три ребра и разорваны мускулы правого плеча. А он лежал, улыбался, разговаривал! И ни единого стона!

Собака хоть и осталась с перекошенной челюстью, но тоже поправилась. Говорят, теперь во всей округе нет более злого и настойчивого врага медведей. Большие деньги предлагают за нее охотники дяде Вилю, но тот поклялся никому не отдавать ее, делиться с ней последним куском, как и положено самым близким друзьям.

И опять мы ни с чем вернулись с охоты на глухарей. Не видали и не слыхали их. Василий ругается на чем свет стоит. Нам тоже не весело. Неужели так и уедем, не повидав этих лесных красавцев?

Но самое главное: на обратном пути вновь увидели на снегу те же проклятые следы. В том, что это тот самый человек, можно было не сомневаться: большие, подкованные сапоги с отчетливым стыком на левом каблуке.

Было ясно, что это не случайно забредший охотник, а человек, проведавший о глухариных токовищах, про которые, по словам Василия, знали только его отец, покойный друг да он сам.

Мы вернулись злые и мрачные. Даже не глянув на завтрак, повалились спать. Подремав часок, улучили момент, когда никого не было дома, и тайком пересмотрели всю имевшуюся у хозяев обувь. Ведь они слышали наши разговоры, когда мы собирались на новые токовища! Представьте, какой стыд охватил нас с Вацисом, когда, обыскав все углы, мы не нашли обуви, даже отдаленно похожей на ту, следы которой видели в лесу.