Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Всю дорогу нас сопровождает посвистывание бурундуков. Бурундук — симпатичный зверек величиной с мышку. Любопытен он, как ребенок. Сидит на стволе поваленного дерева и таращит свои быстрые глазки. Но стоит подойти ближе — пискнет и скроется в норе, где-нибудь под корнями дерева. У бурундуков сейчас горячая пора: поспели кедровые орехи, нужно спешить, собирать запасы на зиму. Бурундуки — хорошие хозяева, день-деньской в работе: устраивают у себя в норе кладовую, выстилают ее сухой травой, ссыпают туда орехи. Трудится бурундук, трудится, и вдруг нежданно-негаданно заявится незваный гость — медведь. Хозяин тайги ведет себя как настоящий разбойник: если ему посчастливится напасть на бурундучью нору, он тотчас раскопает ее своими острыми когтями и сожрет все, что успел заготовить несчастный зверек. Для медведя слопать полмешка отборных целехоньких орехов ничего не стоит, косолапый только слегка потолстеет перед зимней спячкой, а работяга бурундук погиб. Не успеет он до зимы вырыть новую норку, а тем более сделать новые запасы.

Почти под каждым кедром валяются шишки. Все они оказываются вылущенными; если и осталось несколько орешков, так наверняка пустых. Это работа клестов. Тайга вокруг наполнена их пронзительными, скрипучими голосами. Клест прилетает, усаживается на вершине кедра, прижимает шишку когтями и начинает орудовать своим могучим клювом. Стукнет по скорлупке — и по звуку сразу определяет, полный орех или пустой.

Хоть и медленно, мы все-таки продвигаемся вперед. Странное чувство охватывает при мысли, что эта непроходимая, нетронутая тайга — без деревень, без городов — занимает территорию, на которой свободно могут уместиться десять таких республик, как Литва. Только реки прорезают девственный лес, только горы возвышаются над сплошным зеленым массивом. Чувство это нельзя назвать страхом (хотя к нему примешивается и страх), нельзя объяснить ощущением ничтожности человека перед лицом природы. Оно настолько многообразнее и сложнее, что не поддается никакому анализу. Геологи называют его «таежной болезнью». Болезнь, которая угнетает человека и в то же время придает ему и силы и мужество. Только слабого она сминает окончательно — он уже не вернется в тайгу никогда, сильный же будет искать с нею встречи снова и снова, пока не поверит в свои силы настолько, что перестанет ощущать ее вовсе. Может быть, такому «естественному отбору» геологи и обязаны тем, что в их среде не встретишь людей малодушных. И наверно, по этой же причине тут так развито чувство локтя. Один в тайге не воин. Индивидуалисты могут красоваться своим искусственным оперением где-нибудь в другом месте. В тайге такие перышки мигом осыплются и полиняют вместе со всеми громкими фразами, останется лишь пустая оболочка.

Наконец мы замечаем на другом берегу ручья Женю и Клару. Они работают у подножья отвесной скалы, на сотни метров уходящей ввысь и такой гладкой, будто ее обтесала рука великана. Мы присаживаемся подле огромного камня и через ручей наблюдаем за работой Клары и Евгения.

Горная Шория на редкость богата полезными ископаемыми. Найдены тут и высококачественные железные руды, и золото, и уголь, и немало других сокровищ. А партия, которой руководит Евгений, ищет самые обыкновенные… удобрения. Целинным землям Казахстана и Алтая необходимы фосфориты. Огромные залежи фосфоритов уже разведаны неподалеку, в ближайшее время начнется их эксплуатация. Вырастут заводы-гиганты, безлюдную тайгу прорежут артерии шоссейных и железных дорог, подымутся новые города… А пока что геологи забираются все глубже и глубже в тайгу, открывая новые клады.

Время от времени Клара подходит к Евгению, показывает ему кусок породы, снова отходит. Иногда девушка подымает голову и несколько мгновений неподвижно смотрит на согнутую Женькину спину. Будто хочет что-то сказать, да не решается. А он не чувствует ее взглядов — весь ушел в работу. И опять меня подмывает крикнуть:

— Ах ты, Женя, Женя!..

В палатке невыносимо жарко и душно. Я лежу не двигаясь и все равно обливаюсь по́том. Выползаю наружу — ноги гудят от усталости.

По горным ущельям молоком растекается туман. Он ползет, стелется, заполняет сначала низину, а потом начинает подыматься, скрывает под собой могучие кедры. Только до вершины горы ему никогда не удается добраться — даже самым туманным утром шапки гор сверкают, озаренные солнцем.

Геологи сидят вокруг костра, готовят ужин. Вернее, и обед, и полдник, и ужин, и даже завтрак на следующее утро — все сразу. Сегодня мы наловили полное ведро хариусов. Крупных ребята жарят, мелочь пошла на уху. Нас одиннадцать ртов, всем хватит до отвала.

Чтобы не пройти мимо костра молча, спрашиваю:

— Женьки еще нету?

Ответ мне известен заранее:

— Нету… Как стемнеет, явится.

Кто-то спрашивает:

— Купаться?

— Попробую.

— Холодно.

Махнув рукой на это предостережение, я спускаюсь к ручью. В первый же день нашего пребывания в лагере я заметил, что геологи относятся к нам, как к младенцам. Вода действительно ледяная, ручей питается снегами Саянских гор. Но если геологи купаются, значит, можем купаться и мы. Конечно, в такую воду постепенно не войдешь, единственный способ — с камня вниз, в яму. Все тело тотчас обжигает, точно спиртом, глаза готовы выскочить из орбит: выныриваешь и проворно карабкаешься обратно на камень. Вот и все купание.

У дальней излучины ручья, на тропинке, петляющей вдоль подножья горы, мелькают две человеческие фигурки. Они лишь на мгновение показываются в просвете между деревьями, но я успеваю их узнать. Так ходят только Клара с Женей.

Я торопливо одеваюсь, прополаскиваю наспех портянки и, натянув сапоги прямо на босу ногу, возвращаюсь к костру.

Вот они выходят из тайги. Женя идет как всегда: высоко подымая длинные ноги, в руке — ружье, за спиной — рюкзак, набитый образцами пород. Опять я невольно сравниваю его с лосем. Наверно, каждый человек похож на какое-нибудь животное… Клара, по обыкновению, следует сзади. На узкой тропинке ее можно и не заметить за огромной Жениной фигурой. Но поскольку вокруг лагеря трава вытоптана, Клара выныривает из-за его спины и пристраивается рядом. Я удивляюсь, как ей удается никогда ни на шаг не отставать. Маленькая, худенькая, а вот поди ж ты — топает и топает, только молотком размахивает, будто и не давит ей на плечи огромный рюкзак. Лицо у Клары смуглое, а глаза как угольки.

Женя скуп на слова. Иногда мне кажется, он бережет их для какого-то особого случая. Вот и сейчас, выслушав рассказ об удачной рыбалке и понюхав дымящуюся уху, он только кивает одобрительно и, найдя глазами Ивана, говорит:

— Неси.

— Что?