Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

— А вы из этой деревни?

— Нет, — ответил рыболов.

— Тоже путешественник?

Он как-то криво усмехнулся и в свою очередь спросил:

— Разве не видите, кто я?

Простая рабочая одежда, загорелое лицо с ястребиным носом и черными глазами. Человек как человек. Сотни, тысячи таких лиц. Разве только на левой щеке — небольшой, давно зарубцевавшийся шрам.

— На лбу не написано, — улыбаемся мы.

Рыбак снимает кепку, и в его черных глазах начинают прыгать веселые чертики. Голова наголо острижена.

— Заключенный, — выдержав паузу, говорит он.

Из кустов выбираются еще несколько человек. Все одинаково одеты. Все бритоголовые.

— А я на вас черт те что подумал, — благодушно признается рыболов и тут же поясняет: — Откуда мне знать? Слышу, по-русски говорят, но так, как немцы в кинофильмах. А газеты пишут, что к нам тут всякие лезут… Ну сами понимаете…

Понимаем, чего уж тут не понять! И хотя улыбки наши выглядели, должно быть, преглупейшим образом, мы тем не менее постарались улыбнуться.

Заключенные рассмеялись — громко и непринужденно, как смеются только в большом лесу.

— Может, крючками богаты? — спросил удильщик.

Этого добра у нас вдоволь. Порывшись в своих узлах, мы надолго обеспечили рыбаков не только крючками, но и леской и свинцом для грузил. Пока мы все это доставали, они рассказывали, кто за что «сидит», сколько еще осталось «отбыть». Один польстился на чужое, другой в драку ввязался, а господь, на беду, наградил его пудовым кулачищем, третий, сбив замок, «устроил переучет» в каком-то складе…

— Охрана разрешает рыбачить?

— Какая охрана? — удивились они.

— Нет никакой охраны, — объяснил рыболов. — Косим сено для колхоза. Без охраны… Каждые два-три дня получаем оттуда продукты, а живем здесь. Поставили навес, плиту сложили, чего же больше? Лето — не зима: везде постель…

— Что ты им зубы заговариваешь? — прервал его кто-то из заключенных. — Лучше пригласи людей переночевать. Посмотрят, как мы тут живем. Небось не каждый день с арестантами спать приходится?

— Оставайтесь, парни. Уху вот сварим. Посумерничаем, — улыбнулся бархатными глазами рыбак.

Но мы стали дружно отнекиваться:

— Нет, нет, нет… Очень приятно, только мы никак не можем, торопимся…

— Поговорили бы…

— Нет, нет. Пока еще не стемнело — надо плыть.

— Да успеете…

— Спасибо, спасибо, но никак нельзя.

— Полдня туда, полдня сюда — невелика разница!

— Нет, нет! И так опаздываем.

— Уху сварим…

— Спасибо, спасибо. Прощайте!

Диалог продолжался, пока мы не вывели плот на быстрину. Как только течение подхватило нас, заключенные замолчали, видя, что все уговоры напрасны. Они сидели, скрестив руки на груди, и провожали нас глазами. Печальными, очень выразительными глазами.

Мы плыли молча, стараясь не смотреть друг на друга. Плыли быстро, усердно работая длинными шестами, лавируя среди окаймленных пеной камней. Плыли так, словно за нами гнался кто-то, от кого нельзя убежать. Этот «кто-то» плыл вместе с нами.

В потемках, когда стало невозможно что-либо различить, мы остановились. Все так же молча, не глядя друг на друга, перетащили на берег вещи, поставили палатку, сварили ужин и легли.

Но заснуть никто не мог.

Добрый час ворочались мы с боку на бок. Наконец кто-то сказал:

— Черт возьми! Не всякая мудрость хороша.

— Что ты имеешь в виду?

— Да вот говорят же: осторожность — не позор… А выходит…

Мы не ответили.

Поднялись рано. Солнце еще не взошло, густой туман висел над рекой. Вытащили спиннинг: вдруг повезет на тайменя. Просидели с полчаса, и все без толку. Не клевало. Внезапно послышался лошадиный топот на другом берегу. В утренней тиши копыта гремели так, будто кто-то бил молотом по наковальне. Завидев нас, всадники остановились.

— Что же ночевать-то не остались?

Мы узнали вчерашних заключенных.

— Думали, успеем в деревню до вечера.

Они не сразу отъехали. На фоне огромной скалы, окутанные предрассветной мглой, их фигуры казались высеченными из камня.

— Ну что ж, счастливо добраться!

В самом деле была в этом пожелании издевка и презрение или нам только почудилось — не знаю… Во всяком случае, мы промолчали.

А они поехали дальше. И долго еще эхо повторяло стук копыт в тесной долине Мрас-Су.

Бывают в жизни мгновения, вспоминая о которых краснеешь даже много лет спустя.

Почему мы сбежали? Почему не остались переночевать с заключенными? Другие люди доверили им, отпустили в тайгу без охраны. А мы?!.. Какой неслыханный позор может навлечь осторожность!

Хуже всего то, что в деревушке нам предстояла новая встреча с заключенными. Ведь они отправились туда за продуктами. Пока нас разделяла река, можно было еще хорохориться. А куда мы будем девать глаза, когда встретимся лицом к лицу?..

Однако делать нечего — надо плыть. Неизвестно, когда еще мы доберемся до цели нашего путешествия и сколько новых порогов приготовила нам коварная Мрас-Су.

Я пишу эти строки и снова мысленно возвращаюсь в долину Мрас-Су…

Домик Тудыгеша у быстрого ручья… Летом — быстрого. Зимой он промерзает до самого дна. Давно уже нет рядом палаток — забрал вертолет геологов. Только сугробы окружают теперь избу Тудыгеша да бескрайняя тайга. Сам Тудыгеш редко бывает дома. По целым неделям не выходит Тудыгеш из тайги, промышляет соболя, белку, ищет медвежью берлогу… Найдет, поднимет косолапого и схватится с ним один на один. Таков уж хлеб у Тудыгеша.

Долго меня мучила совесть за то, что я вселил напрасную надежду в сердце этого доверчивого человека, пообещал, что и в его края придут люди. А недавно я узнал, что геологи не зря трудились в долине Мрас-Су. Теперь там обнаружены гигантские залежи фосфоритов. По решению правительства в ближайшее время начнется эксплуатация этих богатств. Вырастет мощная химическая промышленность, фосфориты Горной Шории будут питать целинные земли Алтая и Казахстана…

И у меня словно камень с души свалился.

В глазах Тудыгеша я останусь пророком.

Знакомство с Камчатским полуостровом началось для меня с его южной части — в Петропавловске-Камчатском. Оттуда я предполагал вылететь в глубь полуострова, где среди высоких горных хребтов приютился поселок Эссо. Меня интересовали эвены — небольшая народность охотников и оленеводов. Я думал пожить у них несколько недель, познакомиться с этими мужественными людьми, веками борющимися с суровой камчатской природой, найти выносливого и надежного каюра и дней за восемь добраться на собаках до центра Корякского национального округа — селения Палана на побережье Охотского моря. Я думал… Думал о многом, но все предварительные замыслы и планы рухнули. Оказывается, даже в век авиации не так-то просто попасть в отдаленные уголки Камчатки. Над горами часто бушуют бури, и авиасообщение закрывается на целые недели. Какой-то человек рассказывал, что несколько лет назад он три месяца сидел в Петропавловске, прежде чем сумел улететь на север. Мне дорог каждый день, не говоря уже о неделе или месяце. Однако я не в силах что-либо изменить, и никто не может мне помочь, потому что в это время года все зависит от матушки-природы — как ей вздумается, так и будет. А ей, по-видимому, не к спеху. Там, в северных районах полуострова, давно уже выпал снег, замерзли реки и озера, охотники отправились в тайгу за мягким золотом — пушниной, а здесь, в Петропавловске, стоит сравнительно теплая, согретая мягким океанским дыханием осень. Там, на севере, самолеты давно перешли на лыжи, а здесь — все еще на колесах. Если бы можно было, поднявшись в воздух, заменить колеса лыжами, мне, конечно, не пришлось бы долго ждать: в первый же погожий день самолет оторвался бы от земли и доставил меня в любое место. Увы, колеса остаются колесами, а лыжи — лыжами.