Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Наконец мы втаскиваем бидон в палатку. Почти два часа потратили. Дорого обходится здесь вода. Воды здесь нет. И этот ручей был найден лишь после долгих поисков. Зато вода хорошая. Никакого сравнения с талым снегом, в котором много не только пепла, но и выбрасываемых вулканом ядовитых газов. По дороге сюда я часто наклонялся к земле, выискивал, где снег почище, и утолял жажду, удивляясь его странному вкусу. От небольшой горстки во рту становилось кисло, будто клюкву жевал. Только кислинка эта была особенная. Когда я рассказал об этом вулканологам, они спросили:

— И много ты съел?

— Когда пить хотелось, тогда и ел, а что?

— Ничего. Если зубы не выпадут через несколько недель — говори спасибо.

Жалко зубов. Пусть и не ахти какие, не то что у кинозвезд, но все-таки свои.

Олегу не сидится на месте, он то и дело высовывается из палатки. Посидит минутку-другую и снова, согнувшись в три погибели, лезет нарушу. Наконец он не выдерживает:

— Пойду к кратеру.

— Сейчас?

— Немедленно, — и он укладывает в рюкзак кассеты с пленкой, кинокамеру, банку консервов, кусок хлеба, шоколад.

Ребята пытаются отговорить его. Уверяют, что в такую непогодь нечего делать возле кратера — ничего не снимешь, не увидишь. Там сейчас как в черной бане. Полно паров и газов, будешь задыхаться, чихать, кашлять. Никуда не годная затея. Только наивный человек или полный идиот может идти в такую погоду к кратеру. Говоришь, немного прояснилось? Какое там прояснилось! Воды принести — еще куда ни шло, не заблудишься, а там совсем иное дело. Там с неба камни сыплются. Может, и успеешь их увидеть над головой, но уклониться уж наверняка не удастся. А камешки там такие, что тебя либо в землю вгонит, либо расплющит в блин, или из одного кинооператора станет два. Возможно, у нас и не хватает хороших кинооператоров, но почему же непременно из тебя делать двоих?

Но Олег стоит на своем. У него в глазах горит знакомый огонек, и я знаю, что никакие аргументы не убедят его. Не обращая внимания на все предостережения, он укладывает в рюкзак самое необходимое, надевает полушубок и, ни на кого не глядя, опрашивает:

— Может, кто-либо пойдет со мной?

Вулканологи и Вадим отказываются наотрез и делают последнюю попытку удержать этого безумца. Я молчу, хотя сразу же почувствовал, что слова Олега относились ко мне. Ведь мы вместе шли сюда от самого нижнего лагеря, и, естественно, Олег рассчитывает, что мы и дальше будем вместе идти до самого кратера. Но я молчал. Не знаю, что он подумал обо мне, — очевидно, мы оба были недовольны друг другом. Возможно, он решил, что в последнюю минуту я струсил и у меня отпала всякая охота лезть в это пекло. Не знаю. Я молчал, будто не понимая, что Олег обращается и зовет с собой только меня.

Он ушел один.

В палатке наступила гнетущая тишина. Почему-то мне вспомнился тот день, когда мы с Олегом добрались до среднего лагеря. Погода испортилась, шел снег, понемногу мело, и мы забеспокоились, что не отыщем дорогу в верхний лагерь, застрянем здесь. Помню, Олег тогда сказал: «Нечего беспокоиться. На вулканологической станции спохватятся, что нас одних отпустили, и придут сюда». Я еще в тот раз подумал, что Олег неплохо разбирается в психологии.

— Худо дело, — прервал мои мысли Гиппенрейтер.

— Не маленький, — пробурчал Валерий.

— Мы ему все сказали, — подхватил Алеша.

— Не следовало его пускать, надо было просто запретить, — волновался Вадим. — Ты ведь, Алеша, начальник экспедиции.

— Он мне не подчинен.

— Если бы он откуда-то пришел и не остановился у нас — тогда другое дело. Но его направили с вулканологической станции, и он живет в нашей палатке. Ты, Алеша, должен был либо запретить ему идти, либо не отпускать без провожатого.

Я опять подумал, что Олег — отличный психолог.

— Надо догнать его и вернуть, — решил Валерий и, поспешно одевшись, выскользнул из палатки в белую мглу.

Меня терзали противоречивые мысли. Я осуждал Олега за то, что он ни с кем не считается, ставит в затруднительное положение этих чудесных людей, которые и без того намаялись, живя вторую неделю в палатке и ежедневно поднимаясь к кратеру. Белая мгла — единственная возможность для них сделать передышку и отдохнуть со спокойной совестью. Я осуждал Олега и в то же время восхищался им. Мне нравилось, что во имя намеченной цели этот человек не жалеет ни себя, ни других. Вероятно, только так и можно добиться в жизни чего-то ценного.

Прошло полчаса, час, но ни Валерий, ни Олег не возвращались. Я отлично представлял себе, как было дело, когда Валерий нагнал Олега и попытался его вернуть: оператор с фанатическим упорством рвался к кратеру, ничего не желая слышать, и Валерию оставалось только присоединиться к нему.

Выяснилось, что так оно и было. Воротились, когда уже стемнело. Приблизиться к кратеру им не удалось. Там, на подходах к жерлу вулкана, воздух перенасыщен газом. Почихали, покашляли, побродили на ощупь в густой мгле и не солоно хлебавши пошли обратно. Теперь Олег сушил у печки камеру, а затем взял обыкновенную медицинскую клизму и весь вечер выдувал из всех щелочек и зазоров вулканическую пыль. Тем не менее его лицо светилось спокойной радостью. Дескать, сделал все, что мог. И не его вина, если это ничего не дало. Его совесть спокойна. Может быть, поэтому Олег первым и улегся спать, а мы еще долго вечерничали.

Утром я проснулся раньше всех, потому что сегодня был мой черед дежурить. Меня удивила необычная тишина за стенами палатки. Лежа в спальном мешке, я напряженно прислушивался. Вулкан молчал — не доносилось ни грохота, ни протяжных, свистящих вздохов. Неужто все? Неужто извержение кончилось и я не увижу вулкан в действии? В опасных ситуациях иногда становишься суеверным: малейшие явления, которым обычно не придал бы значения, даже не заметил их, внезапно приобретают какой-то сокровенный смысл и значение. Я лежал и думал: какие силы — злые или добрые — заставили умолкнуть кратер, когда после таких трудов и испытаний я наконец очутился у его порога. Меня разбирала невольная досада, однако я не богохульствовал, а вел себя, как настоящий идолопоклонник, который молчит, боясь накликать злых духов, обозлить, разгневать их.

Стараясь не разбудить товарищей, я потихоньку вылез из спального мешка и удивился, что в палатке очень тепло. Так тепло, словно кто-то истопил печку. А может, и в самом деле кто-нибудь уже встал? Нет. Печка холодная, и в блеклой золе не тлеет ни один уголек.

Я отстегнул полог палатки, открыл его и опешил, не почувствовав ни малейшего дуновения. Моя рука уперлась в холодную и тугую стену снега. И тут я все понял — за ночь нашу палатку занесло.

— Лопата в углу, — услыхал я голос Алеши, и сразу стало легче на душе, улеглась тревога, потому что в его голосе я не расслышал ни страха, ни озабоченности, а главное, меня уже не мучила неизвестность. Признаться, еще до начала подъема в горы мне хотелось своими глазами увидеть знаменитые камчатские бураны, о которых я столько слышал. Кажется, мое желание сбывалось…