Расмус Раск - Заметки о России

О влиянии Раска Шёгрен писал в автобиографии, недавно опубликованной на русском языке [127] Шёгрен А. Й. Мой путь в науке / Пер. с финск. И. Ю. Марциной, Э. Г. Рахимовой // Основоположник российского академического кавказоведения академик Андрей Михайлович Шёгрен: Исследования. Тексты. М., 2010. С. 743–903. . Она переведена с финского перевода [128] Sjögren A. J. Tutkijan tieni / Käsikirjoituksesta suomentanut Aulis J. Joki. Helsinki, 1955. ; шведский оригинал никогда не издавался [129] Рукопись сохранилась в Литературном архиве Общества финской литературы (SKS KIA) в Хельсинки (Anders Johan Sjögren. Omakätinen elämäkerta. 1794–1845) (ранее была в архиве А. А. Борениуса под номером Bor2: 223). В SKS KIA также хранится копия, профессионально переписанная и затем выправленная: Anders Johan Sjögren. B1516. Благодарю Й. Пёйся за присланную фотокопию и Л. Аура за данные о фонде Шёгрена. . Краткий вариант автобиографии (где, как и в полном варианте, Шёгрен говорит о себе в третьем лице) включен в напечатанный анонимно как на русском, так и на шведском языке некролог М. Кастрену [130] Очерк жизни и трудов Кастрена // Вестник Императорского русского географического общества. 1853. Ч. 7. Отд. 7. С. 100–133; Teckning af M. A. Castréns lefnad och verksamhet // Suomi, Tidskrift i fosterländska ämnen. 1854. 14. Årg. Helsingfors, 1855. S. 237–283. . Такое необычное решение — включение в некролог младшему коллеге описания собственного жизненного пути — Шёгрен оправдывал сходством научных судеб, а также тем, что считал свои покровительство, рекомендации и советы «главным двигателем славы» Кастрена. Но оба они, и Шёгрен, и Кастрен, были «воспламенены» к занятиям лингвистикой Расмусом Раском.

В некрологе говорится, что сначала Кастрен «намеревался было готовиться в пасторы и, кроме исторических и философских наук, изучал греческий язык, а особливо языки восточные, — но после обратился к родному своему финскому языку в связи его с другими чудскими наречиями, быв воспламенен к тому, как сам рассказывал, чтением одного сочинения Раска, где знаменитый датский филолог указывает на великую важность подробнейшего исследования всех этих языков и наречий.

‹…› Тот же знаменитый филолог Раск, совершавший, в 1818 году, через Або, где находился еще Финский университет, ученое путешествие в Россию, Персию и Индию, живым примером своим воспламенил молодого еще студента Шёгрена переменить направление любимых его упражнений и пробудил в нем первую мысль посвятить себя такому же путешествию для чудских языков, какое совершал Раск для скандинавских и германских. Об этой своей мысли Шёгрен, будучи все еще бедным студентом, решился, весною 1819 года, писать к Раску в С. Петербург, где путешественник этот пробыл долгое время. Раск не медлил отвечать Шёгрену письмом, в котором расхвалил славную его мысль и всячески поощрял его приложить все возможное старание к осуществлению ее, что Шёгрен и исполнил со всею энергиею финна» [131] Очерк жизни и трудов Кастрена. С. 101–102. .

Основываясь, по-видимому, на неизданных дневниках Шёгрена, Х. П. Дюггве считал, что в 1832 г. «по предложению Шёгрена Раск был 26 ноября избран в Академию наук, но об этом отличии он так никогда и не узнал: Раск умер 14 ноября» [132] Dyggve H. P. Tre ikke tidligere trykte breve fra Rasmus Rask // Danske Studier. 1932. S. 143; ср.: Ronimus P. Klientistä patroniksi — Anders Johan Sjögrenin urakehitys verkostojen Pietarissa 1820–1838. Suomen historian pro gradu tutkielma. Tampere, 2000. S. 51. . В автобиографии Шёгрен писал об этом предполагаемом избрании несколько иначе: «Ш[ёгрен] ‹…› по собственной инициативе в Петербургской академии наук в декабре прошлого 1832 г. предложил Раска в иностранные члены-корреспонденты Академии, каковым он и был единогласно избран, хотя на общем собрании 29 декабря 1832 / 10 января 1833 г. [его имя] более не оглашалось, так как газеты незадолго до этого принесли новость, особенно горестную для Ш[ёгрена], о неожиданно ранней смерти Раска уже 14 ноября 1832 г.» [133] SKS KIA. Anders Johan Sjögren. B1516. S. 140; ср. двойной перевод (через посредство финского) в кн.: Шёгрен А. Й. Мой путь в науке. С. 845. . В списках персонального состава Академии наук имя Раска так и не появилось.

С утратой Раска его значение стало все больше осознаваться датской общественностью, не уменьшалось и стремление идеализировать его научный подвиг, заставив его наконец соответствовать тем ожиданиям, с которыми Раска встречали после путешествия в Азию. В 1842 г. на его могиле был сооружен красивый памятник, на котором нанесены надписи на четырех языках (арабском, санскрите, исландском и датском) четырьмя разными алфавитами (арабским, деванагари, руническим и датским). Как с горечью констатировал О. Есперсен, подбор алфавитов продемонстрировал эрудицию комиссии, которая заказала памятник, но противоречил идеям Раска, считавшего разнообразие систем письма помехой на пути просвещения и международного общения [134] См.: Jespersen O. Rasmus Rask. S. 60. . Надпись на санскрите, языке, который, в общем, навязывался Раску его благожелателями, также свидетельствовала о непонимании жизни и трудов великого ученого [135] Ср. замечание в статье: Nielsen H. F. Rasmus Kristian Rask (1787–1832) Liv og levned // RASK. Internationalt tidsskrift for sprog og kommunikation. 2008. Vol. 28. S. 34. . К этому же времени Д. Монис, в начале его карьеры портретиста датского «золотого века», создал и литографированный портрет Раска; в качестве основы использовалось единственное прижизненное изображение 1818 г., но были внесены некоторые поправки [136] Впервые опубликован на форзаце посвященной надгробному памятнику брошюры: Beretning om Gravmælet over Prof. R. Rask / Udg. af K. Gislason, M. Hammerich, P. G. Thorsen. Kjöbenhavn, [1842]; описание портрета содержится там же (S. 6). . Главная из них заключалась в том, что теперь вместо простонародной одежды Раска решено было представить в парадном костюме, более приличествующем профессору Копенгагенского университета. Этот портрет стал наиболее популярным изображением Раска и неоднократно копировался.

Надпись на надгробном камне на датском языке была взята из письма, в котором Раск в 1825 г. отказался от предложенного ему места библиотекаря в Эдинбурге: «Каждый обязан дать своему отечеству все, на что он способен»; эти слова, впоследствии, к столетию со дня рождения ученого в 1887 г., вырезанные и на мемориальном знаке на месте его родного дома в Бреннекилле, оказались самой знаменитой фразой Раска, а его самого сделали выразителем датской национальной идеи [137] Место хранения письма неизвестно; между формулировками обеих надписей есть различия: «Sit Fædreneland skylder man Alt hvad man kan udrette» в брошюре, описывающей надгробный памятник (S. 5), «Vort Fædreneland skylder man alt hvad man kan udrette» на памятнике в его теперешнем виде, «FÆDRELANDET SKYLDER MAN ALT HVAD MAN KAN UDRETTE» на мемориальном знаке. . Характерно, что эти слова сходны с формулировкой из письма П. Э. Мюллера («каждый из нас ‹…› всем обязан отечеству»), который в бытность Раска в Стокгольме упрекал его за слишком обширные научные и издательские планы, связанные со Швецией [138] «Enhver af os kan saaledes siges at skylde Fædrelandet alt», см. письмо П. Э. Мюллера от 6 мая 1817 г.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. I. S. 232. На сходство формулировок обращено внимание в кн.: Jespersen O. Rasmus Rask. S. 30. . Если бы не было помощи отечества, — справедливо, хотя и достаточно высокомерно вопрошал тогда же Мюллер, — то каким бы образом «сын крестьянина из Фюна мог читать лекции в Стокгольме и прославить свое имя в ученом мире?» Итак, Раск и при жизни, а еще в большей степени после смерти был коллективным проектом датского научного сообщества, которое воспитало его и старалось не выпускать из жестких рамок своих требований и ожиданий.