Расмус Раск - Заметки о России

Наследие Раска определило выдающуюся роль датчан в развитии мировой лингвистики, в том числе сравнительно-исторического языкознания и в особенности индоевропеистики. Готовя в начале XX века обзор достижений лингвистики для истории датской литературы, создатель фундаментального словаря датского языка В. Далеруп заметил, что «влияние Раска на современников и будущее было так велико, что почти каждый серьезный языковед в Дании [XIX] столетия либо прямо, либо опосредованно является учеником Раска» [139] Dahlerup V. Nordisk og sammenlignende Sprogvidenskab // Hansen P. Illustreret dansk Litteraturhistorie. Anden meget forøgede Udgave. Kjøbenhavn, 1902. Bind 3. S. 1023–1024. . Ту же мысль недавно высказал нынешний профессор датского языка Копенгагенского университета Ф. Грегерсен: «Осознают они это или нет, все датские лингвисты — ученики Раска» [140] Gregersen F. Editor’s Introduction. P. *XXIX. . Те, кто «осознает» свою зависимость от Раска, являются также и расковедами, издателями его трудов — начиная со школьного друга Раска, Н. М. Петерсена, ставшего в 1845 г. первым профессором скандинавских языков Копенгагенского университета.

Некоторые из наследников и толкователей Раска были выдающимися авторитетами и для русских и советских лингвистов; достаточно назвать имена В. Томсена, К. Вернера, Х. Педерсена, О. Есперсена, Л. Ельмслева. С Томсеном связано оживление интереса к «норманнской» проблеме и к этимологии слова «русь»; эта часть расковского наследия остается предметом российских научных дискуссий и по сей день [141] См. часть I, примеч. 68. . Крупнейшее, хотя все еще и весьма спорное достижение советской лингвистики — ностратическая теория, разрабатывавшаяся В. М. Илличем-Свитычем и А. Б. Долгопольским, — опирается на идею, вышедшую из расковской традиции и сформулированную Педерсеном [142] См.: Nielsen H. F. The Continental Background of English and its Insular Development until 1154. Odense, 1998. P. 29–31 и статьи в сборнике: Nostratic: Sifting the Evidence / Ed. by Josepf C. Salmons and Brian D. Joseph. Amsterdam; Philadelphia, 1998, особенно: Bomhard A. R. Nostratic, Eurasiatic, and Indo-European; Greenberg J. H. The Conversion of Eurasiatic and Nostratic; Manaster Ramer A., Michalove P. A., Baertsch K. S., Adams K. L. Exploring the Nostratic Hypothesis. .

В многообразном творчестве Раска каждая эпоха находила свое, выделяя наиболее актуальные, магистральные для мировой науки темы. Когда датская лингвистика в основном сосредотачивалась на индоевропейских исследованиях, Раск прежде всего воспринимался как индоевропеист, а задачей историков науки было отстаивать его приоритет в открытиях, делавшихся в период бурного развития дисциплины в первой трети XIX века. Теперь эта задача не столь актуальна, прежде всего из-за того, что индоевропейское языкознание за последние полвека в силу целого ряда причин отошло на второй план [143] Ср.: «Индоевропейские исследования сейчас вытесняются из большинства университетских лингвистических курсов и кафедр ‹…› немногие студенты будут теперь заниматься какой-либо серьезной работой в области индоевропеистики» ( Clackson J. Indo-European Linguistics. An Introduction. Cambridge, 2007. P. 1). . Но в наследии Раска исследователи постоянно открывают новые аспекты, обращая внимания на те работы, время которых при жизни ученого еще не пришло, — такие, как грамматики, созданные по единому плану, а также трактат о всеобщем языке. В Раске с удивлением видят и предшественника структурализма, и философа истории языка [144] Ср.: Percival W. K. Rask’s View of Linguistic Development // Studies in the History of Linguistics / Ed. by Dell Hymes. Bloomington; L., 1974. P. 307–314. .

Письма и заметки о России также показывают Раска с новой и неожиданной стороны. В основном из-за тягостного опыта Раска в Южной Азии о нем сложилось впечатление как о человеке, «путешествующем в своем кабинете», далеком от мира вокруг него. Это впечатление проецируется на всю поездку Раска [145] Слова «он путешествовал в своем кабинете» употребила, в частности, одна из лучших знатоков расковского наследия М. Бьеррум во введении к переписанному ею путевому дневнику Раска (ср. письмо Раска П. Э. Мюллеру от 27 ноября 1818 г., с. 57). Она же, проанализировав автограф Раска в альбоме Кёппена, увидела в перечислении там работ Раска по исландистике свидетельство его бегства от мира и самоидентификации с научной работой, см.: Bjerrum M. Rasmus Rasks afhandlinger om det danske sprog. København, 1959. S. 29. . Но Раск российского периода другой — это дружелюбный и наблюдательный человек. Причем смотрит он на Россию совсем не глазами привилегированного сословия. Перед ним не стояла дилемма пушкинских героев: ехать из Петербурга на почтовых или на своих — оба варианта для него были слишком дороги. Он, возможно, единственный человек той поры, который и обедал с канцлером Российской империи, и посетил театр вместе с крепостным крестьянином. В результате ему удалось увидеть и донести до нас не вполне привычный образ александровской России.

Путевых записок от Раска ждали не в меньшей степени, чем трудов по санскриту; Р. Нюэруп, в частности, просил у него материалов для своего «Журнала для путевых наблюдений». Выполняя просьбу Нюэрупа, Раск подчеркивал, что не собирается ни описывать свое путешествие, ни заниматься статистическим или художественным описанием посещаемых стран. «Моя единственная задача в том, чтобы изучать языки в различии их строения и множестве взаимосвязей и выносить из этого суждения о переселениях, родстве и возникновении народов, особенно если они могут быть родственны скандинавским или оказывали на них влияние». Кроме того, по словам Раска, у него не было возможности изучать записки путешественников, проезжавших по тем же местам ранее, и он ограничился только собственными живыми впечатлениями, которых никто, «путешествующий с открытыми глазами», не может избежать, «как бы он этого ни желал» [146] Письмо Р. Нюэрупу (возможно, 1819 г.): Breve fra og til Rasmus Rask. B. I. S. 369–370; ср. другое письмо Р. Нюэрупу (март 1819 г.): Ibid. S. 396. Об этих письмах см. выше, примеч. 69 и 71. .

Тем не менее отшлифованный литературный стиль писем, в особенности адресованных Нюэрупу, значительно отличается от сырых фактов и эмоций, зафиксированных дневниковыми записями. Судя по публикуемым текстам, у Раска были и литературные амбиции, и живой интерес к литературе, хотя модной сентиментальной школы он не принимал (и в дневнике критиковал Н. М. Карамзина за «приторные словеса и кривые мысли»). В письмах Раск прежде всего ориентировался на литературные путешествия, создававшие его путевым заметкам героико-комический контекст; Раск сопоставлял себя с героями «Педера Порса» и «Подземного путешествия Николая Клима» Л. Хольберга, «Жития Думбума» Ю. Х. Чельгрена, «Акселя Тордсена и прекрасной Вальборг» П. Х. Фримана. Цитировал Раск обычно по памяти; Хольберг был, несомненно, его любимым автором.

Следуя скандинавскому литературному канону и в особенности Хольбергу, письма Раска иногда приобретали звучание социальной сатиры, заставляя Раска сокращать для обхода почтовой цензуры некоторые ключевые слова, такие как «Россия» или «рабы». Поняв, что ему, возможно, придется возвращаться через территорию России, Раск безуспешно пытался остановить печатание своих писем.