Расмус Раск - Заметки о России

<18-е>. У одного тамошнего богача близ города парк с замечательным садом, который он открыл для прогулок; он же пристроил примерно за 30 000 рублей дополнительный ярус к отдельно стоящей еще не законченной соборной колокольне [693], при том что книжное собрание гимназии вместе с физическими приборами и т. п. едва стоит 300 рублей. В том же здании находится и уездное училище.

Кроме того, в городе есть духовная семинария. Вероятно, она в лучшем состоянии, чем гимназия, которая, кажется, вряд ли может сравниться с каким-либо из учебных заведений в Дании. Я также посетил учителя немецкого языка г-на Ерлиха, саксонца с открытым и сердечным характером, а также учителя французского, г-на Пелуза, который женат на немке из Москвы; он хорошо говорил по-русски и был очень добродушен и любезен; я также зашел к генералу Князеву, брату губернатора [694].

<19-е>. С большим трудом я заставил своего фурмана поехать, он не хотел оставить третью лошадь — больного жеребца, который был ему нужен, чтобы тащить тяжелый воз из Астрахани. Я предложил ему оставить жеребца у содержателя гостиницы, пока не приедут его друзья из Коломны и не заберут жеребца с собой в Астрахань. Однако он взял его с собой, еще хромого. Дорога была отвратительной, почти все время с самой Москвы шел дождь, каждый день была гроза, в очень немногих местах дороги были как-то обустроены, в основном они шли по голой земле, как будто их проложила сама природа.

Мы миновали Ряжск, не отклоняясь от маршрута, но проехали через Козлов. Этот скверный городишко великолепно расположен на холме, со всех сторон окруженном обширной равниной, по которой непосредственно у подножия холма извивается речка. Я боялся новой задержки, так как теперь жеребец стал хромать сильнее, однако мы продолжили путь и добрались до Тамбова в пятницу <23 июля> под проливным дождем.

Я сказал фурману, когда он поставил меня перед необходимостью провести там день и дождаться его друзей из Коломны, что в таком случае он должен найти для меня приличное жилье, где я мог бы получить себе отдельную комнату, однако он отвез меня туда, где останавливались фурманы, и мне пришлось лежать в повозке, где всю ночь мне не давали покоя дождь и сильнейшая гроза; так как верх в кузове был неплотным, а стенок в кузове не было, он был открыт на все четыре стороны. Двор был полон мусора и грязи по колено, и вообще во всем этом краю наводило ужас свинство во дворах, выходившее за пределы всякого человеческого разумения и понимания.

Нигде не было ни булыжников, ни признаков мощения, даже в городах, где улицы также ужасают в высшей степени. В северных краях кое-где мостят небольшими деревянными бревнами, а в Твери установлено, чтобы каждый приезжающий привозил определенное количество крупных камней или же платил у заставы. Мой кучер запасся тремя достаточно подходящими, но у заставы все равно потребовали денег. В южных городах такое не заведено. В самой Москве улицы крайне уродливы, раскопаны для того, чтобы их перемостить, и это перемощение, в основном сплошным мелким булыжником [695], ужасно. Рассказывали, что один губернатор велел углубить улицы на пол-аршина [696], другой — снова поднять и т. д., так что в этом отношении постоянно было прелестное разнообразие. До сих пор там многочисленные руины [697]и много уродливых убогих домов среди многих новых, великолепных и изящных. Как там, так и в других русских городах великое множество церквей, <���а также сады> и много площадей и открытых пространств, представляющих собой нечто вроде трясины и крайне неприятных для глаза и носа.

На следующий день, в субботу <24-го>, я наконец раздобыл комнату при трактире за два рубля в сутки, достаточно сносную по местным понятиям, но одного оконного стекла попросту не было, над дверью зияла длинная щель, и в целом все это в любой другой стране воспринималось бы как убожество.

Вообще, все ремесленные изделия, изготавливаемые русскими, имеют в высшей степени жалкий вид, поскольку обычно делаются крепостными, которых ничто не поощряет, кроме кнута, и которые не получают должного обучения. Так что в Р[оссии] действительно: ex officinis nil ingenuum [698].

По правилам в каждом губернском городе должна быть гимназия, а в каждом уездном — училище, но пока это не везде так; например, в Тамбове есть только училище, а гимназии нет. Я посетил аптекаря и рассказал ему, что путешествую с научной целью, но ему это, кажется, было совершенно безразлично; ни на какую тему я не мог завязать с ним беседу и быстро откланялся, а он не спросил, кто я, откуда и т. п.

Город разделен пополам каналом [699], который переходят вброд. В нужниках свинство, [как и] повсюду в России. Мой фурман поднял шум, придя в сумерках полупьяный со своим братом или родственником, чтобы просить денег на выпивку. Когда он ушел, слуга в доме стал ужасаться, что я нанял такого кучера, и рассказал о нем много плохого, из чего я понял совсем мало. Наконец он меня спросил, много ли верст тот меня провез? Я ответил: — От Москвы. — И вы ничего не заметили? — Нет! — Хорошо, если так! — сказал он. Однако — <25-е>

Я еду скоро [701].

Казалось [702], что мой фурман боится нападения больше, чем я. Ехали мы медленно, как и раньше, но без неприятностей через землю казаков [703], которая почти не возделана из-за того, что сухая и песчаная, но также (и это, несомненно, более важная причина) из-за исключительного положения ее жителей, которые все военнослужащие. Затем мы приехали в Саратовскую губернию, <5 августа> в крепость Царицын, которая лежит на Волге, но, кажется, значения большого не имеет, по крайней мере как город.

Вечером того же дня мы въехали в Сарепту. Здесь я провел два очень приятных дня; меня посетил епископ Райхель, говоривший на превосходном датском; также местный пастор г-н Ничман, которому я тоже нанес визит. В ту же гостиницу прибыл калмыцкий князь. В его свите из 60 человек был один, воспитывавшийся в Сарепте и говоривший достаточно хорошо по-немецки. И он, и князь, и все остальные исповедовали ламаистскую религию. Он казался довольно приличным человеком, хотя и не держал слово, что, по рассказам содержателя гостиницы, было среди них в порядке вещей.

Г-н Ничман показал мне кирху, в двух чердачных помещениях которой находится библиотека — небольшое собрание хороших книг, в основном подаренных общине. Я написал Нюэрупу и Мюллеру и передал письма хозяину [704]. Епископ отвел меня к мельнику, г-ну Сёренсену <6-го>; он, а также его жена были из Ютландии, но почти забыли датский. Они дважды пострадали от пожара, однако теперь снова жили счастливо. Посреди пустынного места они разбили два прекрасных сада и с большим трудом поливали их из реки Сарпы, которая впадает в Волгу.