Гэри Дженнингс - Путешественник

Итак, довольно долго мы с близняшками наслаждались уютом и дружеским общением mе nage à trois [200] Семья втроем (фр.). . То, что они почти наверняка были шпионками великого хана и, возможно, докладывали ему обо всем, включая наши постельные развлечения, не беспокоило меня, потому что мне было нечего от него скрывать. Я всегда был предан Хубилаю, с честью служил ему и не делал ничего такого, что бы шло вразрез с его интересами. Я сам помаленьку шпионил, поручив Ноздре разнюхивать все среди слуг во дворце, но ведь это делалось во благо великого хана. Одним словом, я даже не пытался скрывать что-либо от девушек.

Нет, что касается Биянту и Биликту, в то время меня тревожило лишь одно: даже когда мы трое пребывали в экстазе jiao-gou, я никак не мог забыть, что эти девушки, согласно существовавшей у Хубилая системе градации, были оценены всего лишь в двадцать два карата. Своего рода совет экспертов в лице старых жен, наложниц и доверенных служанок обнаружил в них какой-то изъян. Лично мне близняшки казались великолепными образцами женственности, идеальными служанками и возлюбленными. Они не храпели, и дыхание у них было свежим. Чего же этим девушкам все-таки не хватало, что они не дотянули до высшей ступени, двадцати четырех каратов? И почему я не замечал в них никаких недостатков? Любой другой мужчина, оказавшись на моем месте, просто наслаждался бы, не забивая себе голову такой ерундой. Однако сам я был не таков: пытливый ум и природное любопытство не давали мне покоя, заставляя искать ответ на этот вопрос.

После нудного и утомительного, но при этом совершенно бессодержательного разговора с министром малых рас мой следующий визит к военному министру оказался приятным сюрпризом, поскольку беседа была прямой и откровенной. Я ожидал увидеть на столь важном посту пожилого солидного человека, закаленного в сражениях монгола. Однако, к великому моему удивлению, он был хань, а не монгол. К тому же господин Чао Менг Фу показался мне слишком молодым для такой ответственной должности.

– Это оттого, что монголы не нуждаются в военном министре, – жизнерадостно пояснил он, подбрасывая одной рукой шарик из слоновой кости. – Вести войну для них так же естественно, как для нас с вами заниматься jiao-gou с женщиной, и, может быть, они достигли в этом большего мастерства, чем в jiao-gou. Как вы считаете?

– Возможно, – не стал спорить я. – Министр Чао, я был бы вам очень благодарен, если бы вы рассказали…

– Пожалуйста, старший брат, – ответил он, подняв руку, в которой держал шарик из слоновой кости, – не спрашивайте меня о войне. Я абсолютно ничего в этом не смыслю. Вот если вы попросите совета, как заниматься jiao-gou…

Я посмотрел на министра. Вот уже в третий раз он использовал это слегка вульгарное выражение. Чао Менг Фу ответил мне безмятежным взглядом, сжимая и вертя в правой руке все тот же вырезанный из слоновой кости шарик. Я сказал:

– Простите мне мою настойчивость, министр Чао, но я выполняю приказ великого хана. И если вы отказываетесь…

– Да нет, что вы, господин Марко, пожалуйста. Я просто хотел предупредить, что совершенно ничего не знаю о войне. Я гораздо лучше знаком с jiao-gou.

Это было уже четвертое упоминание.

– Что-то я совсем запутался. Разве вы не военный министр?

Все так же жизнерадостно он ответил:

– У хань это называется: выдавать глаз рыбы за жемчужину. Мой титул – пустой звук, честь, оказанная мне за то, что я выполняю другие обязанности. Как я уже говорил, монголы не нуждаются в военном министре. Вы еще не заходили к оружейному мастеру дворцовой стражи?

– Нет.

– Зайдите, вы получите от этой встречи большое удовольствие.

Оружейный мастер – очень красивая женщина. Между прочим, она моя жена: госпожа Чао Ку Ан. Ее назначили на этот пост потому, что монголы так же не нуждаются в придворном оружейном мастере, как и в военном министре.

– Господин Чао, вы совершенно сбили меня с толку. Когда я вошел, вы сидели за столом и что-то рисовали на свитке. Я был уверен, что вы составляли карту боевых действий или что-нибудь в этом роде.

Он рассмеялся и сказал:

– Ну что же, можно и так выразиться, если считать jiao-gou разновидностью сражения. Вы, наверное, заметили, что я постоянно играю с этим шариком из слоновой кости, старший брат Марко? Я делаю это для того, чтобы пальцы правой руки оставались гибкими. Угадайте, для чего это нужно?

Я смущенно предположил:

– Чтобы оставаться искусным в ласках во время jiao-gou? Услышав это, министр буквально зашелся от смеха. Я почувствовал себя дураком, севшим в лужу. Отсмеявшись наконец, он вытер глаза и сказал:

– Я художник. Если вы когда-нибудь встретите еще одного художника, то обнаружите, что он тоже обязательно играет с таким же шариком. Я художник, старший брат, мастер мягких красок, обладатель Золотого пояса – высшей награды, которой удостаиваются художники. Вот к этому действительно стоит стремиться в отличие от пустого монгольского титула.

– Я все еще не понимаю. Ведь у Хубилая, насколько мне известно, уже есть придворный мастер мягких красок.

Он улыбнулся.

– Да, старый мастер Чен. Он рисует миленькие картинки. Маленькие цветочки. Моя же дорогая супруга знаменита как zhu-gan – мастерица тростника. Она может нарисовать даже тени этого изящного тростника и заставить человека увидеть его весь целиком. А я… – Чао Менг Фу выпрямился, стукнул себя в грудь шариком из слоновой кости и гордо произнес: – Я – мастер feng-shui, а «feng-shui» означает «ветер и вода». Как говорится, я рисую то, что нельзя взять в руки. Поэтому я удостоился Золотого пояса, несмотря на свою молодость.

Я вежливо произнес:

– Мне бы хотелось взглянуть на какую-нибудь из ваших работ.

– К сожалению, сейчас я вынужден заниматься feng-shui лишь в свободное время, если оно есть. Хубилай-хан наградил меня столь воинственным титулом только для того, чтобы я смог поселиться здесь во дворце и рисовать вещи иного сорта. Увы, я совершил промах, по неосторожности явив перед ним другой свой талант.

Я попытался вернуться к тому, ради чего сюда пришел.

– Вы совсем не занимаетесь войной, господин Чао? Нисколько?

– Ну, разве что совсем немного. Этот проклятый араб Ахмед удержит у меня из жалованья, если я не стану притворяться, что занимаюсь своим непосредственным делом. Поэтому, как говорится, левой рукой я делаю записи о битвах монголов, их потерях и завоеваниях. Орлоки и сардары говорят мне, что́ надо записать, и я записываю. Никто никогда не заглядывает в мои заметки. Я мог бы с тем же успехом записывать туда стихи. Да еще я устанавливаю маленькие флажки и копии хвостов яков на огромную карту, чтобы сразу было видно, сколько монголы уже завоевали и что еще осталось завоевать.