Г. Генкель - )Мир приключений, 1925 № 06

Новейшее, только что вышедшее

произведение Гергарта Гауптмана.

Иллюстрации А. Рубина.

Парусный мастер Кильблок был уже год женат. У него был хорошенький домик на берегу озера, двор, сад и небольшой кусок земли. В коровнике стояла корова, на дворе копошились клохчущие куры и крякающие гуси. В хлеву стояли три свиньи, которых предполагали заколоть в этом году.

Кильблок был старше своей жены, ню это не мешало ему быть таким, же жизнерадостным, как и она. И до, и после свадьбы они оба одинаково любили вeчерники с танцами. У Кильблока была поговорка: «Тот глупец, кто в брак вступает, как в монастырь».

— У нас, Марихен, — прибавлял он обыкновенно, обнимая сильными руками кругленькую женщину, — веселая жизнь только теперь начинается.

И действительно, жизнь супругов, за исключением шести коротких недель, была сплошным праздником. Эти же шесть недель не могли вызвать больших перемен. Маленький крикун, которого они принесли, оставлялся на попечении бабушки и… гайда! — к соседям; стоило только ветру донести звуки вальса и постучаться в окна домика.

Но Кильблоки участвовали не только на всех вечеринках своей деревни. Они не забывали и окрестных деревень. Часто случалось, что бабушка не могла встать с кровати и тогда «маленькое чучело» брали с собой. Ему кое-как устраивали в танцовальном зале постельку, чаще всего на двух стульях, и завешивали от света фартуками и платками, и бедный мальчик спал в такой своеобразной постельке под оглушительный шум медных инструментов и кларнетов, под топот и визг танцующих, в воздухе, пропитанном запахом водки, пива, пыли и сигарного дыма.

Если окружающие выражали удивление, парусный мастер имел всегда готовый ответ:

— Это — сын папы и мамы Кильблок, поняли?

Если Густавхен начинал плакать, мать его, окончив танец, подхватывала его и исчезала с ним в холодных сенях. Тут, сидя на лестнице или в углу, она давала малютке, жадно высасывавшему ее, разгоряченную танцами и вином грудь. Наевшись досыта, мальчуган становился необыкновенно весел. Это доставляло его родителям большое удовольствие, тем более, что эта странная веселость скоро сменялась тяжелым, напоминающим смерть сном, и ребенок не просыпался до самого утра.

Прошли лето и осень. Парусный мастер, выйдя в яснее утро на крыльцо, увидал, что вся местность окутана снежным покровом. Белые хлопья лежали на сучьях хвойного леса, окружавшего широким кольцом озеро и дедину, в которой расположилась деревня.

Парусный мастер радостно улыбнулся. Зима была его излюбленным временем года. Он не без удовольствия посмотрел на тяжелые лодки, которые уже с трудом продвигались по озеру, покрытому тонкой ледяной корой.

— Скоро, — думал он, — лодки крепко засядут, и тогда начнется для меня хорошее время.

Было бы несправедливо назвать Кильблока лентяем. Ни один человек не работал усерднее его, когда была работа. Но когда озеро, а с ним и его работа замерзали на месяцы, Кильблок не грустил, а считал, что этот досуг нужно приветствовать, как возможность весело использовать скопленный заработок.

Покуривая короткую трубку, Кильблок спустился к озеру и попробовал ногой лед. Претив ожидания, лед сломался при первом же нажиме, и парусный мастер чуть не потерял равновесия.

Он с проклятием отскочил назад и поднял выпавшую из рук трубку.

Наблюдавший за ним рыбак крикнул ему:

— Вы на коньках хотите покататься, мастер?

— Через недельку, пожалуй.

— Так я себе скоро куплю новые сети.

— Для чего?

— Чтобы выловить тебя, когда ты провалишься.

Кильблок добродушно засмеялся. Он хотел что-то ответить, но раздался голос жены, звавшей его к завтраку.

Семья Кильблок сидела за завтраком.

Старая бабушка пила свой кофе у окна. Вместо скамеечки, под ногами у нее стояла зеленая четырехугольная шкатулка-ящик, на которую она по временам озабоченно поглядывала полупотухшими глазами. Ее длинные костлявые руки дрожа открыли ящик стоявшего рядом стола и принялись рыться в нем. Наконец, ее пальцы нащупали монету. Она вынула ее и аккуратно опустила в отверстие в крышке шкатулки под ногами.

Кильблок и его жена наблюдали за старухой и кивнули друг другу. По застывшему, увядшему лицу бабушки скользнуло выражение скрытого довольства, как всегда, когда она по утрам находила в столе монетку, которую молодые супруги редко забывали положить туда.

Еще вчера молодая женщина разменяла для этой цели марку на мелочь и, смеясь, показала ее мужу.

— Мать — хорошая копилка, — сказал тот, весело поглядывая на зеленую шкатулку, — кто знает, сколько там уже денег. Во всяком случае — не мало, и когда старуха умрет, от чего боже сохрани, будь уверена, что мы еще получим хорошенькое наследство.

Эти слова точно ударили молодую женщину по ногам. Она вскочила, взмахнула юбками и запела:

— В Африку, в Камерун, в Ангру Перуену…

Ее прервал громкий вой. Лотте, маленькая, коричневая собачка, подошла слишком близко к зеленой шкатулке и получила за это от старухи пинок ногой. Супруги хохотали во все горло, глядя на Лотте, которая с визгом заползла за печь, скрючив спину и корча жалобную мордочку.

Старуха невнятно бормотала что-то про собаку, и Кильброк громко крикнул ей:

— Так, так, мать! Нечего собаченке шататься вокруг да около, это твоя шкатулка! Никто не может ее тронуть и даже кошка или собака, не правда ли?

— Она хороший сторож, — добавил он с чувством удовлетворения, выйдя с женой во двор задать корм скотине. — Так у нас каждый грош будет цел, правда, Марихен?

Марихен ловко управлялась с мешками отрубей и с торбами. Не смотря на холодный воздух, рукава ее были засучены, юбки подоткнуты и упругие ноги и руки сверкали на солнце.

Кильблок с удовольствием поглядывал на жену. Фрау Марихен расхаживала между скотом и птицей. Из дверей дома давно уже раздавался детский плач, но это не отвлекало ее от ее занятий.

Была масленица. Семья сидела за послеобеденным кофе. Годовалый Густавхен играл на полу. Напекли блинов и все были в отличном расположении духа. Отчасти из-за блинов, из-за того, что была суббота, а, главным образом, потому, что в этот день собирались в деревню на маскарад.

Фрау Марихен должна была быть в костюме садовницы, и ее костюм висел возле огромной кафельной печи, распространявшей в комнате сильный жар. Печь топилась целый день, так как морозы стояли необычайные. Озеро покрылось слоем льда, по которому спокойно могли проезжать тяжело нагруженные возы.