Г. Генкель - )Мир приключений, 1925 № 06

Сверкнул свет. Раздался громкий взрыв, который долго звучал в моих ушах. Купэ наполнилась едким дымом.

Рассказчик на минуту умолк.

В упор смотрели на него глаза слушателей.

— Так… — промычал англичанин и почувствовал потребность освежить губы глотком вина. — И что же?

— Прошло несколько минут, — опять начал Филипп Келлер, — может быть, четверть часа, полчаса, прежде, чем я пришел в себя, сообразил, что сижу в купэ первого класса и, спрятав лицо в ладони, истерически смеюсь, — смеюсь так, как я никогда больше не хочу смеяться и не пожелаю другому.

— А он — герцог? — разом произнесли обе дамы.

Романист опустил голову.

— Он больше не шевелился. Сидел, наклонившись немного на левый бок. Еще клок дыма клубился над его волосами и на краю отворота сюртука, как раз у верхней петлицы, чернела маленькая еще дымящаяся дырочка.

На полу, между мною и им лежало оружие, пуля которого отняла у него жизнь, вместо того, чтобы отнять ее у меня.

Как молотом ударила меня мысль: а как отнесутся французские власти к тому, что произошло здесь, в купэ, с глаза на глаз между никому неизвестным иностранцем и знаменитым отпрыском одной из славнейших фамилий страны? Не могло быть сомнений: над моей головой тяготело обвинение в убийстве.

Да, во многом я еще не давал себе отчета, мог утешать себя разве только одной мыслью: одно мне удалось, в одном только пункте моя удача не изменила мне: она… была освобождена от тирана, губившего жизнь ее и ее ребенка.

Ho то, что для нее вело за собою успокоение, свободу, надежду — для меня означало — арест, заключение в тюрьму, каторгу!

Я опустился на сидение.

Одна мысль о том, что я заключен здесь, в этом несущемся вперед экспрессе, по крайней мере на два часа до остановки в Дижоне, сижу, сдавленный опасностями, из которых нет выхода… одна мысль об этом отнимала у меня последние остатки сообразительности и присутствия духа.

Еще худшее.

Тогда в полдень, в парке, когда герцог бросил мне отвратительное подозрение об отношениях между женою и мной, его автомобиль стоял близко, и шоффер мог слушать, что было сказано, что могло быть сказано им, мог показать, что произошла какая-то ссора между его светлостью и мною.

Не было сомнений: не только подозрение в убийстве, меня могло ждать и обвинение…

Я прошелся взад и вперед по вздрагивающему купэ…

Где мы?

Не подъезжаем ли мы к Дижону?

Неужели нет способа бежать отсюда, не оставаться больше наедине с этим мертвецом?..

Неужели все кончено?

И я никогда больше не увижу ее? Ее, которую я так неожиданно освободил от страданий…

И тем самым подверг новым страданиям, новым затруднениям, новому позору.

Но в это мгновение, когда все казалось потерянным и для женщины, которую я любил, и для меня самого, мне вдруг вспомнились последние, слова убитого: «Обо мне не беспокойтесь. Я выскочу в окно, когда поезд замедлит ход около туннеля».

И как бы в ответ на эту мысль услышал я резкий свисток локомотива далеко впереди и почувствовал, как поезд начал замедлять ход.

В одну секунду я схватил саквояж, кое-как скомкал туда вещи. Открыл окно, вылез из купэ и очутился на круглой доске подоконника, обвеваемый свежим весенним ветром. В ночной темноте я едва мог видеть собственную ногу. Я прыгнул наудачу вперед.

Как мячик перекувырнулся раза два по полотну или сам не знаю где… потом встал на ноги… Впереди убегала во тьму светящаяся точка поезда…

Ну вот. Чтобы не злоупотреблять вашим; вниманием, скажу только, что я поковылял вдоль полотна и к рассвету добрался до Дижона. Там я взял комнату в скромном отеле.

Рассказчик протянул руку за новой сигарой, заметно было, как пальцы его дрожали.

— Что же сказала полиция, когда нашла… — проговорил француз.

Филипп Келлер достал маленькую золотую зажигалку и снова опустил ее в карман.

— В моей истории, — сказал он, — есть маленький эпилог, и это, может быть, самое «благополучное» в ней.

Когда в отеле «Четырех Красавиц» я подкреплял себя солидным завтраком, кельнер подал мне утренние газеты. На первом месте стояло крупными буквами: «Экспресс из Ниццы в Париж потерпел крушение около Дижона, 47 убитых, 61 тяжело раненых».

Дальше сообщалось, что в ночь с 21 на 22 апреля поезд, вышедший из Ниццы в час дня, столкнулся со встречным на станции Кюрель, неподалеку от Дижона. Немедленно посланы репортеры на место происшествия. Наши сотрудники сообщают следующие подробности:

Среди этих подробностей я прочел:

«В числе убитых оказался труп элегантно одетого господина; он сидел, поджав ноги, среди обломков купэ первого класса. Железной балкой его ударило в голову над левым ухом. Он имел мужество и присутствие духа покончить с собою выстрелом в сердце, чтобы сократить ненужные страдания».

В заключение! в качестве последней новости, сообщались еще подробности об этом убитом. «Он оказался герцогом X, отправлявшимся в Дижон, где должен был встретиться с женой и ребенком. Билеты были взяты еще накануне. Потрясающая сцена произошла на террасе: молодая красавица герцогиня рыдала, прижимаясь дрожащими устами к холодному лбу супруга».

Наступила долгая пауза.

— А… вы сами? — спросила, наконец, датчанка.

В голосе ее звучала теплая нотка.

Филипп Келлер встретил ее взгляд. Он слегка наклонил голову и указал на левый висок.

— Я сам?.. Когда я несколько минут спустя взглянул в зеркало, я увидел седую прядь у себя над ухом, — как раз в том месте, куда ударило герцога. Вы и сейчас можете увидеть ее.

Откуда она взялась? Почему?

— Возможно, что есть какая-то скрытая связь между нами и людьми, к которым мы подходим близко в любви или ненависти…

— Ах, — вздохнула молодая шведка, — это, действительно, очень неприятная история. Я от всего сердца хотела бы, чтобы она оказалась только фильмой.

Писатель скривил губы в улыбку.

— Да ведь так это и есть, фрекен.

— Что вы говорите?!

Ну, разумеется. Это был текст фильмы, которую я вез американцу… Оргия моей неозбузданной фантазии.

— А ваша… седая прядь? — пролепетала шведка.

Филипп Келлер опять усмехнулся.

— Как знать, Mademoiselle. Может быть, и это… просто маленькое кокетство. Ведь было время, когда и женщины, и мужчины носили белоснежные парики.