Алексей Митрофанов - Большая Полянка. Прогулки по старой Москве

А поэт Фет вспоминал: «Дом Григорьева, с парадным крыльцом со двора, состоял из каменного подвального этажа, занимаемого кухней, служившею в то время и помещением для людей, и опиравшегося на нем деревянного этажа, представлявшего, как большинство русских домов, венок комнат, расположенных вокруг печей. С одной стороны дома, обращенной окнами к подъезду, была передняя, зала, угольная гостиная с окнами на улицу и далее по другую сторону дома столовая, затем коридор, идущий обратно по направлению к главному входу. По этому коридору были хозяйская спальня и девичья. Если к этому прибавить еще комнату налево из передней, выходящую окнами в небольшой сад, то перечислены будут все помещения, за исключением антресолей. Антресоли, куда вела узкая лестница с двумя заворотами, представляли два совершенно симметрических отделения, разделенные перегородкой. В каждом отделении было еще по поперечной перегородке, в качестве небольших спален. Впоследствии я узнал, что в правом отделении, занятом мною, долго проживал дядька француз, тогда как молодой Аполлон Александрович жил в отделении налево, которое занимал и в настоящее время. Француз кончил свою карьеру у Григорьевых, по рассказам Александра Ивановича, тем, что за год до поступления Аполлона в университет напился на Святой до того, что, не различая лестницы, слетел вниз по всем ступенькам. Рассказывая об этом, Александр Иванович прибавлял: „Снисшел еси в преисподняя земли“».

Можно сказать, что здесь формировалось искусство России середины девятнадцатого века. А началось, казалось, с ерунды – с колоритного деда, чудака-учителя и многочисленных таинственных преданий.

Житная улица образовалась в восемнадцатом столетии. Названа по Житному двору (там рожь хранили). Переименованиям не подвергалась.

Коровий вал возник в начале прошлого столетия на месте сломанной стены Земляного города. Назван по Животинному (или Скотопригонному) двору, располагавшемуся здесь чуть раньше. В 1952 году Коровий вал был переименован в Добрынинскую улицу. В начале девяностых улице вернули старое название.

Кусок Садового кольца между площадями Добрынинской и Октябрьской – явление, хотя и странное, но для Москвы довольно характерное. Вроде бы одна улица. Слева, справа – дома, в центре – ездят машины. Тем не менее дома, что слева, стоят на улице Коровий вал, а те, что справа – на Житной улице. По чему ездят машины – неизвестно. Видимо, по безымянному асфальту.

Так получилось потому, что между Житной и Коровьим валом был квартал домов, которые потом снесли, а улицам (точнее говоря, двум полуулицам) оставили самостоятельные имена.

Правда, в отличие от прочих магистралей, образованных подобным образом, эта имеет еще и форму треугольника. Узкая рядом с площадью Добрынинской, она нахально расширяется ближе к Октябрьской. Ведь первоначальные Коровий вал и Житная не были параллельны друг другу, а расходились под углом. Так что очередная реконструкция Садового кольца произвела на свет весьма оригинального градостроительного монстра.

Одна из главных достопримечательностей монстра – станция метро «Добрынинская». Она открылась в 1950 году, первоначально называлась «Серпуховской», и архитектор Павлов, автор станции, сразу же сделался фигурой популярной и скандальной. Дело в том, что при строительстве он вдохновлялся образцами старой русской архитектуры (в частности, церковью Покрова на Нерли). Больше того, камень для оформления «Серпуховской» предполагалось отломать от Серпуховского же кремля. Начали разбирать стену, но в последний момент передумали.

Тем не менее Попова долго прорабатывали как поклонника древнего (а значит, царского) искусства. К тому же, архитектор Буров вменял ему в вину «неправильный масштаб».

На всякий случай станцию «Серпуховская» переименовали в станцию «Добрынинская», поставили там памятник большевику Добрынину и лишь спустя десятилетия опять открыли станцию «Серпуховская» на новой, Серпуховской линии.

Впрочем, в своей верхней части Добрынинская площадь тоже замечательна. Она даже вошла в литературу. Многие краеведы утверждают, что парикмахерская, описанная Антоном Павловичем Чеховым в рассказе под названием «В цирюльне», находилась именно здесь. «Цирюльня маленькая, узенькая, поганенькая. Бревенчатые стены оклеены обоями, напоминающими полинялую ямщицкую рубаху. Между двумя тусклыми слезоточивыми окнами – тонкая, скрипучая, тщедушная дверца, над нею позеленевший от сырости колокольчик, который вздрагивает и звенит сам, без всякой причины. А поглядите вы в зеркало, которое висит на одной из стен, и вашу физиономию перекосит во все стороны самым безжалостным образом. Перед этим зеркалом стригут и бреют».

На внутренней же стороне, за зданием поликлиники имени Семашко некогда располагался деревянный особняк, в котором провел юность драматург Островский.

Внешне дом Островских практически ничем не выделялся из окружающих его таких же деревянных домиков, построенных в Замоскворечье после пожара 1812 года. Мезонин, какие-то пристроечки, вместительный подвал. Однако у Островских была огромная библиотека, и в округе их дом славился в первую очередь книгами. На Житной улице они встречались редко.

О том, что здесь живет будущий русский гений, конечно же, никто не знал. Гений был всего лишь учеником первой гимназии, в которую и бегал отсюда через пол-Москвы.

Затем семья Островских переехала, а под конец двадцатого столетия особнячок сначала подожгли, потом вообще снесли и выстроили на его месте новый дом.

Дом Игумнова (Большая Якиманка, 43) построен в 1893 году по проекту архитектора Н. Поздеева.

Параллельно двум Полянкам проходит еще одна значительная улица – Большая Якиманка. В большинстве своем Большая Якиманка – скопление относительно новых домов. Возглавляет его краснобокий «Президент-отель», урожденная гостиница «Октябрьская». Ее построили в восьмидесятые, и проектировщики клялись: «Со временем гостиница станет как бы центром микрорайона…», «От Крымской набережной вплоть до новой гостиницы раскинется зеленый массив парка…»

Однако же «центром» гостиница так и не стала. Парк же и впрямь появился – только не социалистический, а напротив, издевающийся над красными святынями – садик, наполненный «застойными» скульптурами, выпихнутыми за ненадобностью из самых разных мест. Новое и большемерное не уживается с Замоскворечьем.

Здесь многое было порушено, многое безвозвратно ушло. Или же безвозвратно позабылось. Известно, например, что где-то здесь, на Якиманке проживал писатель Николай Иванович Тимковский – столетие назад довольно популярный персонаж и постоянный посетитель телешевских «Сред». Викентий Вересаев вспоминал о нем: «Он пригласил меня к себе. Был я у него в Замоскворечье на Большой Якиманке. Смотрел он угрюмо, говорил очень серьезно, все время покашливая. Но иногда неожиданно улыбался, и тогда лицо освещалось мягким, теплым светом. Разговаривая, я взял с письменного стола перочинный ножик и поворачивал его, касаясь стола то одним концом, то другим. Когда я положил ножик, Николай Иванович кашлянул и водворил его на то место перед чернильницей, где он лежал раньше.