Алексей Митрофанов - Большая Полянка. Прогулки по старой Москве

Здесь, кстати, сестрой милосердия работала мать поэтессы Марины Цветаевой. Анастасия Цветаева припоминала подробности детства: «И были мирные часы сидения возле мамы, читавшей томики немецких стихов или разбиравшей лекарства, взвешивавшей их на крошечных весах с роговыми чашечками (мама страстно интересовалась медициной…). Пустые пузырьки (из-под лекарств) с заостренным носиком сбоку – чтобы капать, круглые и овальные коробочки с узором цветочков, аккуратные и изящные веера рецептов, гофрированные зонтики бумажных колпачков пузырьков, от которых пахло таинственно, нежно – и хотелось сохранить их навеки».

* * *

А за воротами этой общины проходила обычная московская жизнь. С несправедливостью, грязью, нищетой, тяжким детским трудом. Городские власти не утруждали себя тем, чтобы заглядывать в трактиры, лавочки и мастерские и проверять, как там живется самым молодым сотрудникам. Однако, если факт чрезмерной эксплуатации детей сам лез на глаза городовому, он мимо факта не пройдет, он доблестный, хотя и толстый. И в газетах то и дело попадались сообщения с заголовками типа «Еще непосильная ноша», «Опять непосильная кладь» или «Опять ребенок вместо лошади».

К примеру, как-то по Всехсвятской улице (нынешней улице Серафимовича) шел Дмитрий Маторин, тринадцати лет, и «нес на голове непосильную ношу, часто снимал ее с головы и останавливался, чтобы передохнуть». Он попался на глаза городовому, тот вызвал дворников, и в результате мальчик вместе с ношей оказался в участке.

Выяснилось, что он по указанию хозяина, Василия Рожкова, несет ни много и ни мало двухпудовый кузов от извозщичьих саней с Большой Дорогомиловской улицы на Большую Полянку.

– А что же, тебе хозяин на извозчика дал? – спросили у мальчика.

– Нет, а на гостинцы пятачок подарил, – ответил Маторин.

«Рожков привлечен к ответственности», – так заканчивалась журналистская заметка.

Сестры Иверской общины были далеки от всего этого. Хотя «заказчиком» Мити Маторина был их сосед по Полянке.

Церковь Григория Неокесарийского (Большая Полянка, 29) построена в 1679 году Иваном Кузнечиком и Карпом Губой.

В основе храма, разумеется, была легенда. Даже несколько. По одной – царь Василий II, возвращаясь из плена, наконец увидал родной Кремль. И так растрогался, что дал обет – построить в этом месте храм. А поскольку радостное происшествие случилось 17 ноября 1445 года, в день Григория Неокесарийского, то именно этому, не слишком популярному на нашей родине святому, и была посвящена новая церковь.

Поговаривали также, что именно в этом храме Алексей Михайлович венчался со своей женой Натальей Кирилловной Нарышкиной. Доходили до того, что уверяли – здесь, именно здесь крестился Петр Первый.

Но это, конечно, не больше, чем вымыслы.

Храм, однако же, вышел на славу. Первый этаж его расписан наподобие одного из известнейших российских памятников – церкви Воскресения на Дебре (г. Кострома). Кстати, с возникновением поволжского «оригинала» тоже связана довольно симпатичная легенда. Якобы Кирилл Исаков, костромской торговец, ведший дела с Англией, получил от своих иноземных партнеров вместо бочки с вином бочку с золотом. Будучи предпринимателем кристальной честности, Кирилл счел невозможным просто так воспользоваться этой щедростью судьбы и написал об ошибке своим иностранным партнерам. Те испугались не на шутку – ладно бы просто потеря драгоценных металлов, дело пахло серьезным судебным процессом за ввоз контрабандного золота. В результате англичане попросили своего российского партнера употребить это золото «на богоугодное дело», и возникла известная церковь.

Изразцы же храма на Полянке сделаны известным мастером Степаном Полубесом.

Эта церковь поражала, завораживала москвичей. Аполлон Григорьев восхищался: «Остановитесь на минуту перед низенькой, темно-красной с луковицами-главами церковью Григория Неокесарийского. Ведь, право, она не лишена оригинальной физиономии, ведь при ее созидании что-то явным образом бродило в голове архитектора, только это что-то в Италии выполнил бы он в больших размерах и мрамором, а здесь он, бедный, выполнял в маленьком виде да кирпичиком; и все-таки вышло что-то, тогда как ничего, ровно ничего не выходит из большей части послепетровских церковных построек. Я, впрочем, ошибся, сказавши, что в колоссальных размерах выполнил бы свое что-то архитектор в Италии. В Пизе я видел церковь Santa Maria della Spina, маленькую-премаленькую, но такую узорчатую и вместе так строго стильную, что она даже кажется грандиозною».

Даже строгие авторы известного путеводителя «По Москве» (издание братьев Сабашниковых, 1917 год), как только речь зашла об этом храме, сбились с интонации, заговорили словно древние былинники: «Поодаль, на правой стороне переулка виднеется группа убогих деревянных поповских домиков на типично замоскворецком «монастыре». Среди них возвышается сказочно красивый храм Григория Неокесарийского, что при Полянке (или что в Дербицах, как его звали в старину), построенный в 1668—1679 гг. «из казны Великого Государя царя Алексея Михайловича» по указанию духовника его, Андрея Саввинова, бывшего священника прежней здешней деревянной церкви Григория Неокесарийского… Главная красота в наружной отделке храма – его «ценинное» убранство, пояс цветных изразцов XVII в., блещущих свежими красками, точно они сделаны вчера. Сохранилась и древняя раскраска церкви. Все вместе характеризует пристрастие эпохи к яркой красочности. Войдем во вторые ворота церковного двора. Красивы детали, напр., наддверные кокошники в главном кубе храма. Очень хороши оконные наличники, видные сбоку, со двора. Из пристроек левая от главного входа относится к 1834 г.; она грубо нарушает изящную архитектуру храма, не щадя его деталей; правая – старая, может быть, современная построению храма. Над главным входом, по-видимому, когда-то был соответствующий изразцовый фриз; в дверной арке уцелела раскраска, сохранившаяся и на других тесаных архитектурных деталях храма. Прелестна колокольня, с ее расцвеченными жгутами, служащая и входом в храм.

Внутри храма замечательный изразчатый портал и ряд старинных икон; есть писанная царским изографом Симоном Ушаковым; напр., икона «Верую во единого Бога»».

* * *

В 1960-е храм, к тому моменту приспособленный под городские нужды, был отреставрирован и приобрел весьма оригинальный вид. Под колокольней, выходящей своим корпусом на тротуар, было прорублено для пешеходов прямоугольное отверстие, своего рода подлаз. Человек как бы на секунду входил в церковь и тотчас же из нее выходил. Общий вид храма, разумеется, от этого не выиграл, однако москвичам было удобно. Опять же, редкостный аттракцион.