Всеволод Сысоев - За черным соболем

- Это вы напрасно, там растительность вечнозеленая…

- Подумаешь! Хоть и вечнозеленая, а какая-то грустная.. Листья словно из жести сделаны. Приамурье куда лучше. Как зацветет весной багульник, все- сопки розовые стоят, а ландыши? Надышаться ароматом не можешь! Осенью все золотое, румяное, огнем горит…

- А комары?

- Каких-то два месяца! Зато у нас даже зимой солнышка чуть не каждый день, а там, на западе, его по целым месяцам не видят…

В конце концов я вынужден был согласиться, что мне Восток тоже очень нравится и я отсюда никуда и никогда не уеду.

День пролетел быстро, я его просто не заметил. В поселке я распростился с Бурловой и отправился к начальнику прииска, который отвел нам небольшой бревенчатый домик под жилье. Зимой рабочие-сезонники разъезжались, и недостатка в домах не было. Правда, дома были барачного типа: с маленькими окнами и железными печурками, но мы и этому были рады. После ночевок у костра барак показался мне раем.

Более недели лечился я у Бурловой и за это время очень привязался к ней. Скромная, ласковая девушка пришлась мне по душе.

Приоткрыв свои сердца друг другу, мы нашли в них массу достоинств и потянулись навстречу, как мотыльки на огонек. Ничего определенного мы еще не высказывали, но я иногда думал, что жизнь без этой девушки, озарившей меня светом неизведанного счастья, не будет иметь смысла. Если бы не задание, я остался бы с ней. Однако долг звал меня вперед и весь вопрос для меня состоял в том, чтобы закрепить это случайное знакомство. Я еще не знал как, но решил, лишь только выполню задание, разыщу Олю, чтобы никогда больше с ней не расставаться.

В день нашего отъезда она пришла проводить нас. Когда я седлал оленей, Оля стояла, прислонившись к лиственнице, и чертила прутиком на снегу замысловатые фигуры. Вид у нее был грустный.

- Пора,- сказал Авдеев.

Я подошел и взял ее за руки.

- Оля!

В ее глазах стояли слезы, она закусила губы и отвернулась.

- Оленька, я вернусь летом, обязательно вернусь! Ты будешь меня ждать?

Она молча кивнула головой. Я набрался смелости, обнял ее и крепко поцеловал.

- До встречи, моя хорошая! - сказал я, пожав ей руки, и побежал к оленям. Авдеев улыбнулся в усы, Софронов откровенно рассмеялся:

- Однако из девки плохой доктор получился: ногу лечила - сердце забрала. Дорого лечит…

Мне было не до шуток, я не сводил глаз с Оли и думал о том, когда наступит наша встреча.

Путь лежал к истокам Уньи,- там мы должны найти соболей во что бы то ни стало. Вперед!

Через неделю мы достигли высоких, почти безлесных сопок горного кряжа, именуемого Унья-Бом, одного из отрогов горного хребта Джагды. Крутые каменистые склоны этих сопок густо заросли кедровым стлаником. Вершины лежали в зоне гольцов - голых каменных россыпей, покрытых только лишайниками и мхами. Сейчас все это покоилось под толстым слоем снега. Тяжестью снежного покрова кедровый стланик придавило к земле, и его почти не было видно. От этой особенности растение и получило свое название. Благодаря зарослям стланика на склонах гор, даже очень крутых, за зиму накапливается много снега, иногда толщиной в несколько метров. Это как бы естественный резервуар влаги, которая с наступлением жаркого лета при интенсивном таянии питает горные реки. Только побывав в горах Дальнего Востока, я понял одну из причин, почему реки здесь разливаются не весной, как в европейской части России, а летом.

Стланики даже летом труднопроходимы, а сейчас по ним ни пройти, ни проехать. Софронов выбрал место для лагеря в одном из распадков, где поблизости был корм для оленей - ягель. Эти животные добывают корм из-под снега, раскапывая его копытами, и в снежные зимы держатся ближе к выдувам, где снег сносится ветром и им легче добраться до корма.

Софронов взял на себя задачу - обеспечить нас свежим мясом, так как бывал в здешних охотничьих угодьях и рассчитывал быстро найти сохатого или согжоя.

Авдеев как-то больше располагал к себе, и я охотней шел с ним, чем с Софроновым, который не отвечал мне такой душевностью. Поэтому мы с Авдеевым принялись за поиски соболей.

Зимний день короток. Едва начинал брезжить свет на востоке, как мы вставали, наскоро умывались: Авдеев теплой водой из котелка, а я, совершенствуя свою закалку,- снегом до пояса. К этому времени на железной печке уже закипала в ведерке мясная похлебка. Это блюдо не походит ни на одно из тех, какие варят в городе. Для похлебки мы рубили топором на куски мясо сохатого, складывали их в ведро, обычно доверху, потом наливали воды, чтобы она закрывала мясо, и, посолив по вкусу, ставили варить. Когда мясо проваривалось, сыпали немного крупы или макарон и подсаживались к ведру с ложками и чашками.

Вначале я дивился большому аппетиту моих товарищей, а потом и сам привык с утра заправляться как следует на целый день. На морозе и при постоянном движении я никогда не ощущал тяжести от еды.

Надо сказать, что ходьба по сопкам требовала очень больших усилий. В лесу еще стоял утренний морозный туман, пушистый иней окутывал ветви деревьев и снег поскрипывал под ногами, когда мы, забросив за плечи мешки с запасом продуктов, выходили на поиски соболя. Лыжи, подшитые камусом - лосиной шкурой с очень мелкой и прочной шерстью, которая не давала соскальзывать им назад при подъеме в гору, были значительно легче спортивных, хотя широки и не обладали такой скользящей поверхностью. Без таких лыж невозможно ходить в тайге при громадной толщине снежного покрова.

День за днем, планомерно, мы обследовали и крутые склоны сопок и глухие горные ключи, скрытые темными густыми ельниками, куда не заглядывало солнце, и даже забивались в стланиковые заросли. Все было напрасно - следов соболя не встречалось.

Мне казалось порой, что я превратился в какого-то одержимого. На что бы я ни смотрел, мне всюду мерещились следы, в каждой мелькнувшей тени мне чудилась стремительная тень соболя. Я бредил соболем, думал только о нем, искал только этого таежного красавца - жемчужину лесов. Иногда, увидев парные следки, цепочкой отпечатанные на белом снегу, от бурелома до какого-нибудь лаза под нагромождения камней, я кричал: «Соболь!» и звал к себе Авдеева. Охотник склонялся над следом, неторопливо рассматривал отпечатки лап и каждый раз разочаровывал меня:

- Да ведь это же колонок прошел. Видишь, лапки у него узкие, а у соболя след круглый и ставит лапы он не так, а вот так!

Авдеев снимал рукавицу и двумя пальцами тыкал в снег, показывая мне, как ставит лапы соболь. Пройдя по следу несколько шагов, Авдеев снова оставлял меня одного, а сам отделялся от меня метров на сто-двести, чтобы захватить при осмотре возможно более широкую полосу.