Эдуард Толль - Плавание на яхте Заря

Сегодня утром, осматривая с горы окрестности, мы с Коломейцевым обнаружили большие полыньи, и я. распорядился подготовиться к отплытию. В 2 часа 30 минут подняли якорь. Надеемся до вечера пройти в бухту Актиния. Чтобы обогнуть мыс Торос с юго-запада, потребовалось преодолеть ледяную перемычку, с чем «Заря» великолепно справилась. Но через 3 часа судно наткнулось на сплошной лед. Пришлось повернуть, чтобы добраться по другой полынье до острова Таймыр. Тихий вечер, легкий северо-северо-западный ветер. Тепло и ясно, будем надеяться на успех!

В 8 часов вечера пришвартовались к ледяному полю; температура воздуха —0,5°, воды +0,2°, видимо под влиянием реки Таймыры.

В Таймырском проливе, названном мною «Морем недоразумений», трудно разобраться, несмотря на указания Норденшельда и Нансена. Думаю, что набросанные нами эскизы едва ли смогут облегчить плавание нашим преемникам.

Воскресенье 23 сентября . На борту «Зари». Ночь прошла хорошо. Мы продвинулись на несколько миль к юго-востоку. В 5 часов было еще туманно, шли малым ходом. Около 6 часов прояснилось. Одна полынья вела на северо-восток в сторону темного водяного неба, где, по нашему предположению, находится мыс Лаптева. Другая полынья вела на юго-восток почти до мыса бухты Актиния. Неожиданно нас накрыл густой туман, и мы потеряли из виду маленький островок, служивший ориентиром. Когда туман рассеялся, Коломейцев поднялся в бочку и объявил мне, что к мысу Лаптева прохода нет. Ничего больше не оставалось, как снова повернуть и пробиваться к бухте Актиния. Сегодня утром вокруг судна образовалось много шуги. Барометр стоит очень высоко и продолжает медленно подниматься. Безветренно; в штиль каждую минуту могут наступить сильные морозы. Но в то же время однодневный шторм с северо-востока мог бы выручить нас, освободив проход от льда.

Сегодня ночью на борту был гость — снова лесная синица; она как будто хочет устроиться у нас по-домашнему, что было бы мило с ее стороны. Очевидно, такелаж как бы заменяет ей родной лес. Наши зоологи удивлены, что этот лесной житель находится в столь высоких широтах.

Понедельник 24 сентября . На борту «Зари», в Волчьем заливе. Вчера были предприняты экскурсии на берег. Доктор и я пошли на байдарке, Коломейцев и гидрограф на другой. Я послал на берег также шесть человек команды, в том числе Толстова и Фому. Мне хотелось, чтобы они освежились на прогулке, в чем Фома особенно нуждался. Поднявшись на гранито-гнейсовую возвышенность в 103 м — мнимую гору Негри, я сделал общий обзор окрестности, внесший наконец ясность в географическое положение: перед нами лежал остров Таймыр, а Таймырский пролив был забит льдами! Мы стоим на якоре во вновь открытом заливе, который я называю заливом «Зари», так как здесь придется нам, вероятно, перезимовать (позже этот зал и в был назван Волчьим).

Продолжать рискованные опыты дальше нельзя, мы достаточно дорого оплатили несколько миль от фиорда Миддендорфа досюда. Это расстояние стоило нам 20 т угля! К тому же после форсирования льдов усилилась течь корпуса судна. Станция не могла быть взята из-за подвижки льда в заливе.

Вчерашний вечер был великолепен: темно-фиолетовый оттенок сумерек на востоке над Таймырским проливом, золотисто-красные лучи заходящего солнца, освещавшего льды в проливе между бурыми цепями гор, розовые снеговые и ледяные пространства на западе, между ними группа гор со сказочной красоты контурами скал, на одной из которых я стоял. Передо мной были узкие морские проливы, в открытых местах которых отражалось оранжево-красное солнце, далее на горизонте виднелись отдельные темные полыньи. В одном из морских проливов красовалась одинокая «Заря». Слева от нее, на юго-востоке горы Миддендорфа, и над северо-восточным концом нашей бухты возвышалась большая, так называемая «Черная гора». Все это представляло богато расцвеченную картину, полную северного покоя и уединения, полную неотразимого очарования.

Когда я поднялся на вершину горы, которая по величине слагающих ее гранитных глыб и их беспорядочному нагромождению представляла невиданное зрелище, я услышал треск ударявшихся одна о другую каменных плиток, как бы под тяжестью шагов. У меня мелькнула мысль, что это шли мои товарищи, но, поднявшись наверх, увидел свежие следы медведя.

Форма и распределение глыб были необычайны. На вершине стоял строго отвесно остроконечный обелиск высотой около 3 м. Симметрично по отношению к этой колонне лежали две огромные шаровидные гранитные глыбы, будто бы все это вместе взятое было морским знаком, сооруженным гигантской рукой. В другом месте, куда я пристал к берегу на каяке, глыба диаметром в 1,25 м и высотой в 1 м лежала на трех камнях величиной с человеческую голову. На обратном пути я пересек следы двух оленей и направившихся за ними охотников. Доктор пошел по следам трех волков, преследовавших молодого оленя. Вечером все собрались, за исключением Толстова и Фомы. В 2 часа ночи вахтенный заметил на берегу световой сигнал. Тотчас была отправлена шлюпка, но она вернулась с одним только Толстовым. Фомы не было, что нас немало обеспокоило. Наконец утром в 7 часов в подзорную трубу Матисен увидел на берегу Фому и около 9 часов вельбот благополучно доставил искателя приключений. Переживания петербургского повара на крайнем севере Азии оказались «из ряда вон выходящими»: он и Толстое отделились после завтрака от остальной компании и перешли по льду на южный берег бухты. С наступлением вечера они хотели вернуться, но лед благодаря течению и легкому восточному ветру пришел в движение. Толстов, более смелый, чем кок, предложил воспользоваться небольшой льдиной вместо шлюпки и ружейным прикладом вместо весла. Он успешно выполнил свой маневр, а Фома, провалившись не раз сквозь трещины в воду, предпочел вернуться и обойти залив пешком, при этом прошел, как уверял, 70 км (эту цифру следует сократить не менее как на одну четверть). Но дальше следует самое большое геройство кока. Ночью, странствуя в мокрой одежде, он увидел какого-то быстро пробежавшего белого зверя, в которого хотя и стрелял, но промахнулся. После этого его настигли семь волков, окружили по два с каждой стороны и три сзади. Его закоченевшие от холода пальцы не смогли достать патроны из патронташа. Тогда он опустился на колено (все это Фома изобразил во время своего рассказа ), высыпал патроны в шапку, зарядил ружье и «дал залп» в стаю. Один волк остался на месте, другие отбежали со страшным воем. Тут его со страха схватила медвежья болезнь. Рассказывая об этом, Фома удивительно удачно подражал воющему волку. На вопрос, почему он не дал светового сигнала с берега, Фома ответил, что его спички намокли, когда он провалился в трещину. Развести огонь он пробовал трением куска плавника о камень, искра будто бы получилась, но огня не удалось высечь. Фому мы отправили на койку для заслуженного отдыха, а доктор тотчас же пустился в путь, чтобы проверить рассказ Фомы, если не по «лежачему волку», то по волчьим следам. «Иметь такое счастье! — воскликнул доктор.— Д а если бы я оказался в положении Фомы, то семь волков были бы уложены на месте для защиты оленей и нам на пользу».