Эдуард Толль - Плавание на яхте Заря

Позавчера были подвезены две с половиной нарты дров, сегодня посылаются еще три нарты за топливом. Благодаря этому мы сможем к рождественским праздникам высушить сильно отсыревшие помещения.

«Собачья благодать» прибывает. На месте глупых молодых собак в ванной каюте устроили вчера другую собаку, так как в «родильном доме» Огрина нет больше места. На борту у нас растет 19 щенят.

Огрин старательно проводит репетиции к торжественному спектаклю, намеченному на третий день праздника. Пузырев, ознакомивший меня во время последней вахты со своей биографией, будет выступать в качестве клоуна.

Привожу вкратце его биографию. Он родился в 1875 г. в Вологодской губернии. До тринадцати лет жил дома, посещал приходское училище и обучался кузнечному ремеслу. Затем его потянуло к новой жизни — ковать кое-что более значительное, чем подковы, гвозди и дверные задвижки. Когда ему исполнилось 13 лет, он приехал в Петербург и поступил учеником в слесарную мастерскую мраморной фабрики. Обладая хорошим голосом и слухом, он записался в хор мальчиков, выступавший в народных театрах, вскоре научился также танцевать в хороводах русские народные пляски. При рекрутском наборе он был назначен в учебный отряд и плавал в Балтийском море. Во время плавания на «Заре» от Христиании до Копенгагена произошло следующее событие, о котором, впрочем, сам он не рассказывал. В топке .парового котла прогорели и провалились колосниковые решетки, поддерживать пар стало невозможно. Море было бурное, судну грозила большая опасность. Тогда Пузырев опустился в топку, обвязав для защиты от жара голову и туловище мокрыми мешками. Проработав в течение пяти минут в страшном пекле и достав решетки, он впал в обморочное состояние. Последствия этого рискованного предприятия сказались сильными головными болями.

Среда 9 января . Рождество позади! Как прошли у нас на судне рождественские праздники? Наши «ребята» из команды провели их очень весело. Толстов устроил красивую елку, соорудив деревянный остов и ветви из проволоки, искусно обернув все темно-зеленой бумагой. На кончиках ветвей бумага была мелко надрезана, так что сходство с елкой было вполне достигнуто. Она была украшена елочными свечами, золотыми звездами и пестрыми бумажными цепочками, изготовленными обоими отцами семейства — Евстифеевым и Расторгуевым. Стол, на котором была зажжена елка, покрыли флагом, стены украсили бумажными флажками и маленькими знаменами. На столе для каждого было приготовлено по полной тарелке угощения: миндаль, изюм, винные ягоды, конфеты, пряники и по четыре плитки шоколаду,, и на всех две бутылки рому для жженки.

Все выглядели торжественно в парадной одежде, когда я вошел и приветствовал их словами: «Поздравляю вас с праздником». На матросской куртке Расторгуева сверкала медаль. Фома выглядел также празднично в матросской форме. Затем начался розыгрыш подарков. Главным выигрышем был аккордеон, который пал на долю маленького застенчивого Безбородова. Еще были шашки, домино, зеркало, головные щетки, коробка сигар и т. д. Кроме того, каждый получил на память по перламутровой чарке. В заключение торжества я просил в нескольких словах команду не забывать о том, что празднование этого вечера знаменует искреннюю дружбу, без которой не может завершиться ни одно задуманное дело.

В кают-компании у нас было тоже деревцо, устроенное по тому же методу Толстовым и напоминавшее своими немногочисленными ветками скорее араукарию, чем елку. Зееберг вел в этот вечер наблюдения, а Бируля находился в угнетенном настроении духа и не выходил к нам. Доктор поставил на стол разложенное «а крышке ящика, как на подносе, рождественское угощение: орехи, миндаль, изюм, винные ягоды и т. д. Кроме того, открыли ящик конфет и пряников. Матисен принес преподнесенные его свояченицей подарки в надписанных нашими именами пакетах. Я получил карманную записную книжку и маленькую куклу-лыжника, видимо, чтобы она напоминала мне о моих детях. Доктор получил пивную кружку и т. д. Среди подарков Матисена было несколько бутылок кахетинского, так что я мог не доставать вина из наших запасов. Матисен завел фонограф и пока все слушали «адмиральский марш», я пошел с доктором к Зеебергу отнести ему деревцо и пакетик с угощением.

Ночь была лунная, тихая и теплая, только 27° мороза, так что на пути к станции мы с доктором покрылись испариной. Шли молча, бок о бок. Было между 8 и 9 часами вечера. Доктор прервал молчание, коротко заметив: «Сейчас на родине многие думают о нас». Из моей гортани с трудом вырвалось судорожное «Да» и я едва не застонал. Овладев собой, я дал разговору другое направление — заботы об экспедиции заглушают мою тоску по родине. Зееберг был один, так как он отпустил своего вахтенного матроса на праздничный вечер. Я внес зажженную елочку, которая ярко осветила дежурное помещение. На открытом воздухе было настолько тихо, что мы могли пронести елку с зажженными свечами. Вернувшись, застали трех офицеров за кахетинским. Вскоре все разошлись и улеглись по своим койкам. Я чувствовал себя очень усталым, было 11 часов, дома горела елка. Судорога сжимала мне горло. Я потушил свечу и мысленно перенесся домой. Как хотелось бы, мои дорогие, чтобы горе и жизненные невзгоды миновали вас! Вскоре я заснул.

На следующее утро я был на дёжурстве. На этот раз серьезное чтение и работа казались мне утомительными, поэтому я захватил с собой «Швецию» Пассарге, книгу, напомнившую мне о нашем последнем путешествии вместе с тобой, родная! День после вахты постоянно принадлежал мне. Я заказал себе ванну, которой наслаждался вечером перед сном. Выпив стакан чаю с коньяком, я лег в свежем белье в высушенную и согретую постель и спокойно заснул.

Четверг 10 января . Вчера состоялось первое театральное представление. Чисто выбритый, как надлежит актеру, Огрин — режиссер и директор театра — вошел в 7 часов 30 минут в кают-компанию и сообщил, что был уже второй звонок. На переданной им театральной афише были нарисованы два белых медведя, которые смотрят изумленно на плакат, оповещающий полярные страны о первой зимовке «Зари», на заднем плане силуэт «Зари». Ниже следует отпечатанная на ремингтоне программа.

Кубрик был превращен в подлинный театр. Там был партер с креслами, откидными стульями и скамейками, даже ложи стоимостью 3 руб. 50 коп.— койки команды, которые действительно походили на ложи первого и второго яруса. Сцена отделена от зрительного зала занавесом из больших флагов. Позади сцены флагдуком были отделены уборные и гардероб артистов.

Занавес поднялся. Мужской хор под управлением Огрина исполнил после национального гимна несколько хоровых песен. Следующий номер — комическое интермеццо Фомы — было лучше, чем я ожидал, особенно принимая во внимание, что весь текст и отдельные сцены представляли собою творчество драматурга Таймырской земли — Огрина, причем он сочинил удачные куплеты на злобу дня. Обладая мимическим талантом, Огрин хорошо провел сцены с монологами и исполнил на цитре народные мелодии. Также хорошо выступали музыкальные клоуны; Шервинский выглядел комично в роли клоуна-щеголя, а Пузырев получил полное признание всей команды за свой музыкальный номер. Наивысший успех выпал на долю исполнителей последнего номера — «Камаринской», во время которой Фома изображал указанный в программе кордебалет.