Рихард Хенниг - Неведомые земли. Том 1

«Высказанное некоторыми подозрение, будто патер Флорес был в свое время обманут и, следовательно, монеты получены не с Азорских островов, совершенно неосновательно: находка эта несомненно подлинная, то есть монеты были привезены карфагенянами. И это может быть доказано уже тем, что в то время (около 1760 г.) даже самый искусный мошенник не был бы в состоянии правильно подобрать столь прекрасную серию карфагенских монет, относящихся к такому ограниченному периоду (330—320 гг. до н.э.). Специалистами по этому периоду карфагенские и киренские монеты были еще весьма слабо изучены, и нумизматика далеко еще не достигла такого развития, чтобы можно было составить серию монет, относящихся к столь ограниченному периоду и найденных в Северной Африке или Испании. Если бы кто-нибудь и захотел тогда заняться таким мошенничеством, то в лучшем случае он скопил бы всевозможные монеты разных веков, ибо в то время никто не заметил бы обмана».

Это авторитетное свидетельство было опубликовано автором в 1937 г. [21] R. Hennig, Ein münzkundriches Schlusswort zur Frage der Karthager auf den Azoren, «Petermanns Mitteilungen», 1937, S. 79. Вряд ли можно его оспаривать. Поэтому говоря о «заключении» нумизматов, автор и сделал следующий вывод:

«Подлинность находки на острове Корву доказана и этим окончательно установлено, что карфагеняне достигли Азорских островов в конце IV в. до н.э.».

Действительно, после 1937 г. благодаря веским доказательствам Бернхардта, насколько известно автору, никто больше не оспаривал того, что монеты с острова Корву могли быть привезены туда только самими карфагенянами и что мы имеем здесь дело с подлинной археологической находкой. Если монеты из обнаруженного сосуда датируются 330—320 гг. до н.э. (а патеру Флоресу был передан только отобранный полный комплект), то можно с уверенностью допустить, что карфагеняне были на острове Корву около 320 г. до н.э.

Какой-либо другой случай посещения древними Азорских островов маловероятен и не может быть доказан. В XVI в. кое-кто утверждал, что Азорские острова были открыты израильскими мореплавателями, которые, по мнению некоторых историков, обладавших богатой фантазией, дошли якобы даже до [166] Америки. [22] Α. Τhеvеt, Cosmographie universelle, Paris, 1575, v. II, p. 1022. Об этом не может быть и речи. Израильтяне никогда не были мореходами и тем более не плавали по океанам.

Вместе с монетами на острове Корву были якобы найдены таинственные документы на неизвестном языке, с которых губернатор Педро д’Афонсека сделал восковые оттиски. [23] Μees, op. cit., S. 25. Но документы, как и оттиски, к сожалению, исчезли, так что истину установить уже невозможно.

Исключается также гипотеза, что сосуд с монетами попал на остров Корву вместе с остатками разрушенного и покинутого командой корабля. Морское течение проходит от Азорских островов прямо в воды около Гибралтарского пролива, по которым регулярно плавали карфагеняне. Следовательно, дрейф остатков затонувшего корабля против течения исключается. Остается лишь предположить, что до острова добрался корабль с командой. Нельзя, впрочем, с уверенностью сказать, попали ли на остров все члены экипажа или только несколько человек. Карфагенский корабль могло отнести от испанского берега в океан. Хорошо известны многие аналогичные случаи. В частности, в области пассатов и экваториальных течений наблюдались дрейфы кораблей на значительно бóльшие расстояния. Например, в 1731 г. к берегам острова Тринидад было отнесено небольшое судно с командой из 6 человек, перевозившее груз вина с Тенерифе на близлежащий остров Гомера. [24] Pater José Gumilla, El Orinoco illustrado у defendido, Madrid, 1738, cap. 31. Около 1760 г. баржа с зерном, направлявшаяся с Канарского острова Лансароте к Тенерифе, была вынесена штормом в открытое море и спасена английским судном лишь на расстоянии 2 дней пути от берегов Венесуэлы. [25] G. Glas, History of the discovery and conquest of the islands, London, 1764. В 1504 г. бретонские рыбаки были якобы отнесены даже до берегов Канады. [26] Gumilla, op. cit., v. II, p. 211. Поэтому можно считать вполне вероятным предположение, что карфагеняне были отнесены штормом на остров Корву.

С точки зрения истории культуры особого внимания заслуживает упоминание о бронзовой статуе всадника, которая так сильно заинтересовала Подолина и дала ему повод для самых смелых гипотез. [27] См. также R. Hennig, Eine arabische Umdeutung der hellenischen Sage von den «Säulen des Herakles» und ihre Fortwirkung bis auf die Gegenwart, «Archiv für Kulturgeschichte», 1936, В. XXVI, S. 337. Гумбольдт также упоминал об этом позднее исчезнувшем памятнике, но склонен был считать его выдумкой. По мнению Гумбольдта, очертания выступающих к западу предгорий, вероятно, напоминали человека, что и породило легенду о статуе всадника. [28] Op. cit., S. 228.

Нет нужды останавливаться на этом мнении Гумбольдта, как и на негодовании Кречмера (см. выше), упрекавшего Подолина в невероятности его сообщения, доказанной содержащейся в нем «нелепой легендой» о статуе всадника на острове Корву. Действительно, комментарии Подолина к этой легенде кажутся довольно нелепыми, по данная часть сообщения не имеет [167] ни малейшего отношения к находке монет. Во всей этой истории, какой бы легендарной она ни казалась, скрыто глубокое и весьма интересное культурно-историческое зерно. Его действительно не так легко обнаружить, но нельзя и разделаться с ним одной фразой о «нелепой легенде». Легенда может быть исключена из дискуссии о достоверности события, но следовало бы сначала установить, каково ее происхождение.

Самым ранним источником легенды о мнимых статуях, стоящих где-то у моря или в самом море, в существование которых верили на протяжении всего средневековья и нового времени, по мнению автора, следует считать выдумку древнего сатирика Лукиана (около 175 г. н.э.), который писал: «Когда мы отошли на 3 стадии от моря через заросли, то увидели бронзовый столп со следами выветренной надписи греческими буквами «Геракл и Дионис дошли до этих мест». [29] Lukian, Vera hisloria, lib. I. [см. Лукиан, Правдивая история, Соч., М., 1935. Ф. Энгельс называл Лукиана Вольтером классической древности. — Ред. ]

Здесь мы, очевидно, имеем дело с вольным поэтическим толкованием известного древнего мифа о Геракловых столбах, считавшихся во времена карфагенской блокады Гибралтарского пролива (около 530—206 гг. до н.э.) западным «краем Земли». Как известно, в античном мире скала Гибралтар и возвышающаяся на противоположном берегу скала Джебель-Муса были названы Геракловыми столбами. Как и другие представления и названия Древней Греции, это понятие перешло в мировоззрение арабов средневековья. В тех же странах, где запад Европы не был известен по личным наблюдениям, «столбы» дали простор для фантастических вымыслов. Насколько к ним причастен Лукиан с его выдумкой, выяснить не удалось. Так, например, Ибн-Хордадбех, известный персидский географ и главный почтмейстер Багдадского халифата, писал в IX в., что на западном краю Земли можно увидеть одно из четырех чудес света — «предостерегающую» статую, стоящую на испанском берегу. «Бронзовый всадник с вытянутой рукой как бы говорит: позади меня нет пути, кто посмеет следовать дальше, тот будет уничтожен муравьями». [30] Де Гуе прочитал как «муравьи» арабское слово, которое норвежским востоковедом Зейпелем переведено, как «песок», что более подходит к данному случаю.