Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

В Униамвези правление монархическое, наследственное. Король называется «мтеми». За исключением старшин Унианиембэ, Узогози и Уголы, ни один из предводителей в Униамвези не имеет этого титула, хотя из вежливости его дают владетелям областей. Нынешний король Унианиембэ называется Мкасива, Пакаламбула царствует в Угаре, а Мото или «огонь» в Узагози.

Мкасива может выставить 3,000 воинов из населения Унианиембэ, простирающегося до 20,000 человек. Небольшие области Табора и Квигара одни могут выставить 1,500 воинов.

У ваниамвези существует несколько любопытных обычаев. Когда родится ребенок, отец отрезывает детское место и идет на границу области, где зарывает его в землю; если границей служит река, то он зарывает его на берегу, затем берет корень одного дерева, несет его к себе и зарывает у порога своего дома. Потом он приглашает своих друзей на приготовленный им пир. Он убивает быка или полдюжины коз и разносит помбу. Если рождаются двойни, то никогда не убивают одного из детей, а напротив, считают это великим благословением. Мать, чувствуя приближение родов, уходит в лес, где за ней ухаживает одна из подруг.

Брачные обряды похожи на обряды вагогцев. Жена покупается от отца за коров или коз, смотря по средствам жениха. Колдовство наказывается смертью.

Церемонии при открытии и обвинении преступников, распространенные между вагогцами, господствуют и в Униамвези. Преступление против государства и общины также наказывается смертью.

Вор, пойманный с поличным, может быть или убит на месте, или же становится но приговору мтеми или короля рабом того, чью собственность он хотел украсть.

После смерти ваниамвези тело относят или в джунгль, или, если покойник был лицо значительное, зарывают его в землю в сидячем положении, или же кладут его на бок как у вагогцев. На походе тело покойного бросается в сторону и оставляется в добычу гиенам, самым лучшим мусорщикам лесов. Султан погребается в самой деревне.

Северные ваниамвези весьма промышленное племя. Они сами обрабатывают свое железо и приготовляют почти все мотыги, употребляющиеся от Танганики до Узогары. Ни один караван не возвращается из Унианиембэ, не накупивши мотыг, которыми они на обратном пути уплачивают дань вагогцам. Железо, привезенное таким образом употребляется у восточных и западных племен для изготовления всевозможных инструментов; из него приготовляют копья, наконечники для стрел, топоры и военные секиры. В Унианиембэ часто можно встретить туземного ремесленника, распродающего свои смертоносные орудия за полотно. За два ярда можно купить новое копье или дюжину стрел. За четыре ярда простынного холста можно купить самый лучший лук, украшенный медными проволоками и пластинками; а за два ярда можно приобрести страшный на вид топор. Последнее оружие похоже на секиры, употреблявшиеся пиктами в каменный период, а также римлянами и египтянами в начале их исторической жизни, форма их одинакова от Багамойо до Сан-Сальвадора, от Нубии до Кафрской земли.

Божество в Униамвези называется Мирингу, в Киголо — Мулунгу, в Кисавагили — Миенци Мунгу. Ваниамвези считают его подателем всех благ и творцом. Ему редко молятся, разве только о приращении земных богатств. Когда умирает один из членов семейства в Униамвези, то родственники покойника говорят: «Мирингу взял его (или ее) к себе» — «Это дело рук божиих». Страх, с каким они упоминают о смерти, как бы говорить: «это кажется нам чудесным».

«Может ли девушка забыть свои украшения или невеста свое убранство?» В Униамвези, по-видимому — нет. С тех пор как она начинает кричать «мамма», украшения составляют предмет ее всегдашних помыслов; она любят смотреть на красивые нитки красных, желтых, белых и зеленых бус, составляющих такой контраст с черным цветом ее кожи; она любит перебирать пальцами длинные ожерелья из разноцветных бус, свешивающихся с ее шеи или играть поясом из бус, повязывающим и талью; она вплетает их даже в свои волосы и любит слышать, что они идут к ней. Ей приятно иметь спиральный пояс из медной проволоки, хотя у нее нет платья, которое он мог бы поддерживать. Она с нетерпением ждет дня своего замужества и запасает кусок полотна, чтобы прикрыть им свое тело — потому что тогда она будет иметь право обменивать на домашних птиц дешевые безделушки, привозимые арабскими купцами.

Дамские вечеринки англосаксонцев, по-видимому, весьма древнего происхождения; они были распространены, или по крайней мере существовало нечто похожее на них даже в то время, когда древний Египет стоял во главе цивилизованных народов. Кто из изучавших картины древнего Египта, покрывающие стены вновь открытого Мемфиса, не заметил женских сборищ? Я наблюдал эти вечеринки в Абиссинии — этой стране, отличающейся такою приверженностью к древним обычаям. Их можно встретить и в Униамвези, и редко приходилось мне видеть выражение большого счастья и довольства, чем на лицах старых и молодых женщин деревни Куниамвези, когда они на закате собирались из различных домов, чтобы посидеть вместе и поболтать о событиях дня, могущих интересовать общественное мнение деревни Куниамвези. У каждой из женщин есть своя коротенькая скамейка, и каждая приводит с собою свою молодую дочь, которая, тюка мать ее болтает и курит с сияющим от удовольствия лицом, своими проворными пальцами превращает похожие на шерсть локоны своей родительницы в ряд косичек и колец. Старшие женщины, собравшись в кружок, начинают рассказывать свои приключения, болтая как сороки: одна рассказывает, как корова ее перестала давать молоко; другая — как выгодно ей удалось продать молоко белому; третья — о том как она полола свою грядку; четвертая — о том что муж ее не возвратился еще из столицы Куниамвези, куда отправился для продажи небольшого запаса хлеба.

В то время, как деревенские матроны наслаждаются безвредной болтовней, отцы семейства находятся в «Училище Болтовни», или бирже, где обсуждаются цены на товары и различные политические вопросы области, быть может, с таким же глубокомыслием и проницательностью как и у более цивилизованных народов.

Здания для этих общественных собраний в деревне Куниамвези расположены обыкновенно на стороне одной из квадратных площадей, лежащих среди деревни, и называются туземцами «ванца», или «уванца». Во время безделья — а здесь редко не безделье — они курят, сидя на корточках, и рассуждают, быть может, о тех же самых предметах, о которых, как мы видели, только что болтали матроны: по всей вероятности, речь идет о недавно прибывшем белом человеке. Мы можем быть уверены, что если дело идет о белом человеке, то разговор весьма интересен. Каждый мужчина должен или наточить копье, или разукрасить меч, или сделать топорище, или выкурить трубку, или рассказать сплетню — и он идет для этого в ванцуа. Если в ней пусто, то он, несмотря на свою работу бежит к группам, собравшимся под большим деревом, почти всегда попадающимся в деревне, и здесь под тенью его удовлетворяет своей любви к назидательным беседам. Чем была агора для афинян, и чем служит биржа для наших современников, то составляет ванца для деревни в Униамвези.