Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

Мы чувствовали себя как дома, расположившись на нашей черной медвежьей шкуре, пестром персидском ковре и чистых новых матах, и прислонившись спиной к стене; мы с комфортом попивали чаек и болтали о приключениях «пикника», как называл Ливингстон нашу поездку к Рузизи. Можно было подумать, что вернулось наше старое доброе время, несмотря на то, что дом наш имел довольно жалкую наружность, а прислуга состояла из одних наших дикарей. Но подле этого дома я встретился с Ливингстоном после богатого событиями путешествия из Унианиембэ; на этой самой веранде я слушал его удивительный рассказ об отдаленных, волшебных странах, лежащих на запад от озера Танганики; на этом самом месте я в первый раз коротко познакомился с ним, и с тех пор мое уважение к нему постоянно возрастало, так что я чрезвычайно возгордился, когда он объявил мне, что намерен отправиться в Унианиембэ под моим конвоем и на мой счет. Эти старые глиняные стены и голые балки, эта старая покрытая соломою кровля сохранят для меня на всю жизнь исторический интерес, и потому я, желая обессмертить это скромное старое строение, срисовал его.

Я только что сказал, что проникался все большим уважением к Ливингстону. Это совершенно справедливо. Он произвел на меня глубокое впечатление, несмотря на то, что я готовился встретить его также спокойно, как и всякого другого знаменитого человека, о котором мне поручено было бы представить известный отчет, касающийся его наружности, характера или мнения.

Сказать ли вам, как я намерен был поступить? Честное слово, что я не лгу. Я намерен был увидеться с ним, подробно записать его слова, описать его жизнь и наружность, затем сказать ему «au revoir» и отправиться назад. Я был твердо убежден, что он очень неприятен и брюзглив в обращении, что заставило бы меня поссориться с ним с самого начала. Кроме того, он был англичанин — может быть, человек со стеклышкам в глазу и со свирепым или ледяным взглядом — в сущности, это одно и тоже, и, подобно, юному корнету в Абиссинии мог бы спросить меня, отступив несколько шагов назад: «С кем я имею честь говорить?» или, подобно старому генералу в Сенафе, сэру ... фыркнул бы на меня «Кто вы такой, сэр? Что вам здесь нужно?» Результаты моего знакомства с английскими джентльменами были таковы, что я не удивился бы, если бы Ливингстон встретил меня словами: «Смею вас спросить, сэр, есть у вас рекомендательное письмо во мне?» Но как уместен был бы подобный вопрос на берегах озера Танганики!

В таком случае я приказал бы каравану немедленно отступить к горе, лежащей выше Уджиджи, пробыл бы там дня два, и потом предпринял бы обратный путь, и рассказал бы миру, как странно меня встретил Ливингстон. Но знаменитый путешественник — истинный, благородный христианин, великодушный, чистосердечный человек, поступил как герой: он пригласил меня к себе в дом, сказав, что ему приятно видеть меня, и старался на деле доказать справедливость своих слов: «вы влили в меня новую жизнь»; а когда я заболел перемежающеюся лихорадкой и находился между жизнью и смертью, он ухаживал за мною как отец. Мы пробыли с ним более месяца. Удивительно ли, что я люблю этого человека, лицо которого служит отражением его характера, чье сердце — воплощенная доброта, цели которого так возвышенны, что я иногда с жаром восклицал: «Но, доктор, ваше семейство так сильно желает видеть вас. Я хочу убедить вас отправиться со мной на родину. Я обещаю, что доставлю вас здравым и невредимым до самого берега. У вас будет самый лучший осел, какой только есть в Унианиембэ. Каждое ваше требование будет немедленно исполнено. Оставьте пока в покое источники Нила — вернитесь домой и отдохните; затем, отдохнув с годик и восстановив свое здоровье, вы можете снова приехать сюда покончить начатое дело.»

Но каждый раз я получал в ответ: «Нет, действительно, я очень желал бы увидеть мое семейство. Письма детей производят на меня сильное впечатление; но я не могу отправиться домой, я должен окончить мой труд. До сих пор меня удерживал лишь недостаток средств. Я в это время окончил бы исследование Нила и проследил бы его до соединения с озером Беккера или с притоком Нила, упоминаемым Петериком. Если бы я продолжал путь еще в течение месяца, то мог бы сказать „дело сделано“. Но доктор Кирк продолжал посылать мне все невольников, а он должен был бы знать, что такое невольники. Я не могу понять, почему при найме людей он прибегал к услугам баниан».

Некоторые из этих людей, заставивших доктора прервать свои интересные исследования, находились еще в Уджиджи и хранили у себя выданные правительством Энфильдские ружья, утверждая, что они выдадут их не прежде как по уплате им жалованья; но так как они получили вперед по 60 долларов каждый от английского консула в Занзибаре, под условием, что они последуют за Ливингстоном всюду, куда он пойдет, и так как они не только не исполнили этого условия, но обманули его и даже мешали ему продолжать путь, то было бы дико допустить, чтобы несколько человек позволили себе такую дерзость в отношении Ливингстона, удерживая у себя ружья, выданные ему бомбейским правительством. Я слышал, как арабские шейхи, друзья доктора, громко убеждали их отдать ружья, но бунтовщики не поддавались никаким увещаниям; тогда я решился сам взяться за дело, как ради самих упрямых невольников так и ради арабов; я сказал им, что они должны благодарит Бога, что я застал Ливингстона в живых, и потому что если бы они тронули хоть волосок на его голове, то я вернулся бы назад к берегу и привел бы с собою людей, которые сумели бы отомстить им. Я ожидал, что ружья Ливингстона будут возвращены ему со дня на день, надеясь, что мне не придется прибегать к силе; но когда прошел месяц или более, а ружья все еще не возвращены, то я просил позволения взять их силою, которое и было мне дано. Сузи, слуга доктора Ливингстона — которого можно было бы оценить на вес серебра, если бы он не был неисправимым вором — немедленно был отправлен за ними с полдюжиной вооруженных людей, и через несколько минут ружья были доставлены без особенных хлопот.

XLI. Стоянка в Уримбе.

Доктор решился сопровождать меня в Унианиембэ, с целию встретить вещи, посланные ему британским консулом из Занзибара. 1 ноября 1870 года. Так как он отправлялся под моим конвоем то я обязан был хорошо изучить различные пути из Уджиджи в Унианиембэ. Я вполне сознавал затруднения и ответственность, которые лежали на мне при сопровождении такого человека. Кроме того, мое личное самолюбие было здесь замешано. Если бы с Ливингстоном случилось какое-либо несчастие во время этого пути, то сейчас бы сказали «Ах! если бы его не сопровождал Стэнли, он остался бы жив и невредим».