Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

Поселение Кикока есть собрание соломенных хижин, построенных не по какому-нибудь архитектурному плану, но по смешанному стилю, изобретенному изнеженными поселенцами Мрима и Занзибара с целью предохранить как можно больше от солнца крышу и внутренность дома. Источник и несколько колодцев снабжали жителей водой, пресной, но не особенно здоровой и вкусной, вследствие большого количество веществ, стекающих в нее после дождей и разлагающихся в воде. С небольшим усилием можно было бы очистить по соседству место для распашки, но поселенцы вместо трудной работы рубить лес и мелкий кустарник предпочитают занимать открытое место, которое они очищают от травы так что его можно обрабатывать киркой на три дюйма и бросают него семя, надеясь на жатву.

Дорога, по которой я проходил, не была посещаема раньше ни одним белым человеком. Если мои читатели захотят проследить путь, по которому шли Буртон и Спик, затем Спик и Грант, они увидят большую разницу между моей дорогой и дорогой моих предшественников. На карте Буртона местность, на 5° долготы к западу от Багамойо, совершенно лишена городов, деревень и селений; на моей карте этот недостаток пополнен, и, таким образом, мало-помалу громадное сердце Африки становится более известным. Что бы ни было открыто мною на этой дороге, не известного до сих пор белому человеку, я требую, чтобы меня признали открывшим это немногое. Причина, по которой я делаю это требование, та, что один путешественник в Занзибаре, проживший там несколько лет, старался отговорить меня от путешествия по этой дороге, уверяя, что она лишена всякого интереса, и вся страна хорошо известна. Его мотивы были очень благородны: он хотел, чтобы я поднялся вверх по реке Руфидже, чтобы она сделалась известна географам. Я желал этого тоже от всего сердца, но обстоятельства не позволили мне. Я был послан по поручению, вовсе не как исследователь, и мой долг был как можно быстрее исполнить данное поручение. Если бы это обстоятельство заставило меня идти по хорошо известной дороге, пр которой уже шли раньше три человека, написавших все, что знали об ней, вина была бы не на моей стороне. Но, как я доказал, оно привело меня к новой дороге через совсем неизвестную страну, и тем приятнее это было для меня. Я не пошел по дороге Руфиджи, потому что, по моему мнению, она была непригодна для моих целей, и предпочел путь через Уквере, Уками, Удоэ, Узегугга, Узагара и северную Угого. Результат и время, употребленные мною на дорогу, указали, что я не мог выбрать лучшего пути: это была прямая, западная дорога. На следующий день мы остановились в Кикока; четвертый караван, состоящий только из уаниамуези немало замедлял наше шествие. Его начальник Маганга изобретал различные способы выпрашивать у меня подарки и платье; он стоил мне почти более, чем три остальные начальника вместе, но его усилия не привели ни к чему, кроме обещания с моей стороны дать ему подарок, если он пойдет вперед к Унианиембэ прочистить мне дорогу. 27-го уаниамуезе тронулись, вскоре после них отправились и мы в 7 ч. до полудня. Страна представляла тот же характер, как между Кингани и Кикока — это была лесистая местность, красивая и привлекательная во всех отношениях.

Я поехал вперед в надежде, что представится случай добыть припасов, но я не встретил ни малейшего намека на плоды или дичь. Перед нами к западу простиралась постоянно холмистая местность, то поднимаясь, то опускаясь и образуя параллельные друг другу возвышения, подобно вспаханному полю. На каждом холме была своя группа кустарников или небольшая рощица высоких деревьев, и это однообразие простираюсь вплоть до Розако, наши ближайшей стоянки, где волнистая местность заменилась отдельными возвышениями, покрытыми густым кустарником. На одном из них, поросшем непроницаемым лесом из колючих акаций, стоить Розако, окруженный естественными укреплениями; по соседству, к северу от него, лежит другая деревня, также укрепленная. Между ними пролегает плодородная равнина, орошаемая небольшим источником, в который стекает вода долины и окружающих ее низких холмов.

Розако — пограничная деревня Укуере, а Кинока — северо-западная оконечность Узарамо. Мы вошли в деревню и заняли центральную часть нашими палатками и животными. Начальник деревни принес мне китанде, или квадратную легкую кровать без подзоров, бахромы и всяких других украшений, во очень удобную и комфортабельную. Животные были немедленно разгружены и отведены кормиться, а люди все до единого занялись укладкой багажа на случай дождя, который во время мазики всегда бывает очень силен и может причинить страшный вред.

Между опытами, которые я хотел сделать в Африке, был опыт с действием хорошей сторожевой собаки на некоторых бесцеремонных людей, которые непременно хотели войти в мою палатку в непоказанный час в портили драгоценные предметы. Но особенно хотелось мне посмотреть, какое впечатление произведет ее лай на могущественных вагого, которые, по словам некоторых арабов, приотворяли дверь палатки и входили к нам, не спросясь, желаем ли мы этого; они смеялись над страхом, который они нам внушают и говорили вам: «Хихи, белый человек, я никогда не видал раньше похожего на вас; много ли таких людей как вы? Откуда вы пришли?» Точно так же они брали в руки ваши карманные часы и начинали вас расспрашивать с радостным любопытством: «что это такое, белый человек?» Вы отвечали как можно скорей, что это служит вам, чтобы показывать часы и минуты. Но вагога, гордый своею храбростью и более невежественный чем животное, отвечал с громким хохотом: «о, вы чудак!» или «будьте прокляты за ложь!» Я думал о сторожевой собаке и достал себе отличную в Бомбее, не только ради ее верного товарищества, но и для того чтобы прогонять подобных молодцов.

Вскоре после нашего прибытия в Розако, собака, которую звали Омар, в честь ее турецкого происхождения, исчезла. Она ушла от солдат во время бури и с тех пор не возвращалась. Я послал назад в Кикока Мабруки Буртона, чтобы отыскать ее. На следующее утро, когда мы хотели уже оставлять Розако, верный товарищ возвратился вместе с потерянной собакой, которую он нашел в Кикока.

Перед нашим отъездом на следующее утро Маганга, начальник четвертого каравана, явился ко мне с печальным известием, что трое из его пагасисов больны, и просил меня дать ему немного «dowa» — лекарства. Хотя я не был доктором и не имел никаких сведений в этой профессии, однако всегда носил при себе хорошо снабженную аптечку, без нее не может обойтись ни один путешественник в Африке, она необходима именно для таких случаев, как происшедший теперь со мной. Посетив больных людей Маганга, я нашел, что один страдает воспалением легких, другой мукунгуру (африканская перемежающаяся лихорадка), третий венерической болезнью. Все трое воображали, что умрут и громко кричали: «мама, мама», хотя и были взрослыми людьми. Очевидно, четвертый караван не мог тронуться вместе с нами, и потому, взяв слово с Маганга догнать нас как можно скорее, я отдал приказание выступить одному нашему каравану.