Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

Шау почти поправился. Мне до сих пор не удалось достать солдат. Я почти отчаивался в возможности двинуться отсюда. Эта страна населена таким сонным, неподвижным, дряблым народом. Арабы, вангваны, ваниамвези все на один покрой; все, беспечны как мухи. Их «завтра» тянется иногда целый месяц. Меня это просто бесит.

Августа 30. Шау не хочет работать. Я не могу ничем сдвинуть его. Я просил, увещевал его и даже сам состряпал ему некоторые печения. В то время как я, напрягаю всякий нерв, стараясь двинуться в Уджиджи, Шау довольствуется тем, что смотрит беспечно на все мои хлопоты..

Что сталось с тем проворным и отважным человеком, каким он был в Занзибаре!

Сегодня, усевшись около него, я впервые, желая, ободрить его, сообщил ему о моей истинной цели путешествия. Я сказал ему, что я не столько забочусь о географических исследованиях страны, сколько о том, чтобы найти Ливингстона! Я сказал ему впервые: «и ты, вероятно, думал, милый Шау, что я пришел сюда исследовать глубь Танганики. Нет, товарищ, я решился найти Ливингстона; я отправился искать Ливингстона, и сюда пришел найти Ливингстона. Теперь ты видишь, старый товарищ, насколько важна моя цель; тебе ясно теперь, какая награда ожидает тебя от г-на Беннэтта, если ты захочешь помочь мне. Я уверен, что когда бы ты не вернулся в Нью-Йорк, ты всегда будешь располагать суммою не менее пятидесяти долларов. Поэтому приободри себя; встань на ноги; взгляни веселее. Гони от себя смерть, и ты победишь ее. Гони от себя горячку. Я тебя защищу от нее, она не убьет тебя. У меня хватит лекарства на целый полк!» Ба! Ба! Я обращался к безжизненной мумии. Глаза его слабо светились; тусклый свет их, казалось, должен был скоро исчезнуть. Я был в совершенном отчаянии. Чтобы оживить его, и возбудить кровь в его жилах, я приготовил ему крепкого пуншу, положил в него сахару, яиц, и приправил его лимоном и пряностями. «Выпей, Шау,» сказал я ему, «и забудь свой несчастный недуг. Не дыши мне в лицо, друг, если ты чувствуешь, что умираешь. Говори со мною. Ты не болен, добрый товарищ; ты чувствуешь только тоску. Взгляни на Селима. Теперь я уже не сомневаюсь, что он останется жив; и что я возвращу его невредимым его друзьям в Иерусалим; если ты мне позволишь, то и тебя тоже, я доставлю в твой дом, на родину».

Сентября 1-го. По словам Тани бин Абдулаха, которого я посетил сегодня, в его тембе в Мароро, Мирамбо при нападении на Табор, потерял числом двести человек, а арабы потеряли пятерых арабов, тринадцать свободных человек и восемь рабов, кроме того, они лишились трех тембэ; неприятель сжег у них более сотни маленьких хижин и взял в добычу двести восемьдесят слоновых клыков, и до шестидесяти коров и быков.

Сентября 3-го. Получен пакет писем и газет от капитана Вэбба, из Занзибара. Как приятно бывает узнать, что друзья далекой Америки, не забывают об отсутствующем в Африке! Они пишут мне, что почти все уверены в том, что в настоящее время я уже не существую более в Африке! {4} 4 Они пишут мне, что почти все уверены в том, что в настоящее время я уже не существую более в Африке! «They tell me, that no one dreams of my being in Africa yet!», т.е. «Они рассказывают, что никто и подозревает, что я уже в Африке!» — В.И. Сегодня я обратился к шейху бин-Назибу с просьбою, позволить мне довести караван Ливингстона до Уджиджи. Он мне не дал согласия, сказав, что он убежден, что я отправляюсь на верную смерть.

Сентября 4-го. Шау сегодня гораздо лучше; он в состоянии говорить. Селим снова лежит в лихорадке. Силы мои постепенно возрастают, несмотря на то, что некоторые из моих старых солдат отказываются служить мне. Умгареца слепнет, оспа у Барути принимает очень скверный характер; Билали страдает какою-то странною язвою, которая открылась у него на спине; у Садалы мукунгуру.

Сентября 5-го. Сегодня утром умер Барути. Он был моим лучшим солдатом, одним из тех людей, которые сопровождали Спика в Египет. Покинув Занзибар, Барути стал седьмою жертвою из числа принесенных смерти.

Сегодня я был неприятно поражен известиями, полученными мною от арабов, относительно страны, по которой мне придется идти. «По всем дорогам сообщение прекращено; Руга-Руга вышел из лесов; с юга двинулся Бакананго на помощь Мирамбо; племена Вашензи вступили в междоусобную войну.» Мои люди, вполне разделяя опасения арабов и ваниамвези, пришли в уныние. Бомбай начал высказывать, что было бы гораздо лучше, если бы я отправился теперь к берегу и вернулся бы сюда при обстоятельствах более благоприятных.

Мы похоронили Барути под тенью бананового дерева, в нескольких ярдах от моего тембэ. Могила шириною в три фута, в три с половиною фута глубины. На дно этой узкой ямы, углубленной с одной стороны, был опущен труп, с лицом обращенным в сторону Мекки. Тело было завернуто в одно с половиною доти нового американского холста. Затем над этим узким ложем была сделана покатая крыша, состоявшая из ряда воткнутых по обеим сторонам ямы палок, покрытых соломенными рогожами и старым холстом, вследствие этого земля не падет и не задавит трупа. Засыпав могилу, солдаты принялись пировать. Посреди возвышения могилы посадили небольшой куст и вырыли руками небольшое углубление, наполнив его водою; «по дороге в Рай, — говорили они, он может почувствовать жажду;» затем, вспрыснув всю могилу водою, они прочли арабскую молитву Фат-хаг и оставили могилу, забыв вместе с нею своего доброго товарища.

Сентября 7-го. Араб, по имени Магомет, привел сегодня ко мне небольшого мальчика-раба, по названию «Ндугу М’гали» (богатство моего брата). Мне не понравилось это имя; призвав всех начальников моего каравана, я просил их дать ему лучшее имя. Один предложил «Симба» (лев), другой полагал, что мальчику-ребенку очень подходить название «Нгомбэ» (корова), предложение, сделанное одним из них назвать его «Мирамбо», вызвало громкий смех. Бомбай находил, что «Бомбай Мдозо» будет очень идти моему чернокожему ребенку. Улименго между тем взглянув пристально в его живые глаза, и обратив внимание на его быстрые движения, нашел, что имя Ка-лу-лу будет для него наиболее подходящим. «Посмотрите», сказал он, «на блеск его глаз! обратите внимание на гибкость его форм! на быстроту его движений! Да, он должен называться Калулу.» «Да, бана,» согласились остальные, «имя ему Калулу».

Молодые самцы диких коз (perpusilla) известны у кивава-гили под названием «Калулу».

— Хорошо, будь по вашему, — сказал я, — принесли огромную оловянную чашу, наполненную водою, и Селим, пожелавший быть его крестным отцом держал его над водою: «отныне имя его Калулу, и ни один смертный не может изменить его». Таким образом, черный мальчик Магомет стал зваться Калулу.

Число людей экспедиции возрастало; она состояла теперь из: