Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

Выйдя снова из лесу, я пошел далее, отыскивая какую-нибудь дичь. Вдруг я увидел огромного, рыжеватого дикого кабана, вооруженного страшными клыками, спокойно пасшегося в лесу, окаймлявшем слева долину Мтамбу. Оставивши Балулу за деревом, а мою шляпу за другим, чтобы удобнее подкрасться к животному, я подошел к нему ярдов на 40 и, спокойно прицелившись, выстрелил ему в плечо. Пуля не попала в него, животное сделало бешеный прыжок, внезапно остановилось, ощетинило свою шерсть и загнутый на спину хвост и выразило всей своей фигурой необыкновенную свирепость.

Пока кабан прислушивался и озирался вокруг своими маленькими, быстрыми глазами, я всадил ему в грудь другую пулю, пробившую его насквозь; однако он все-таки стоял на ногах, но, подойдя на 6 или на 7 ярдов к деревьям, за которыми спрятался Калулу и лежала моя шляпа, он внезапно остановился и повалился на бок. Когда же я приблизился к нему с своим ножом, чтобы перерезать ему горло, он внезапно вскочил; он заметил маленького Калулу и почти тотчас затем мою белую шляпу. Оба эти странные предмета так сильно подействовали на кабана, что он с испуганным хрюканьем бросился в густую чащу леса, куда за ним нельзя было гнаться. Так как начинало уже смеркаться, а лагерь был в трех милях от нас, то я поневоле должен был возвратиться без добычи.

На обратном пути в лагерь, нас сопровождало какое-то большое животное, упорно шедшее по левую сторону от нас. Было слишком темно, чтобы ясно разглядеть его, но его огромное тело было ясно видно, хотя и обрисовывалось не совсем отчетливо. Это должно быть был лев, если не дух убитого кабана.

В эту ночь, часов около одиннадцати, мы были разбужены рыканием льва, раздавшимся неподалеку от лагеря. Вскоре за ним последовало другое, потом третье и я вскочил с постели, не успевши привыкнуть к этому явлению. Выйдя из ворот лагеря, я стал целиться из своего маленького ружья Винчестера, в меткости которого не сомневался, но увы! патроны были таковы, что не могли бы быть хуже, если бы в них вместо пороху были насыпаны опилки. Раздраженный такими жалкими патронами, я оставил львов в покое, вернулся в лагерь и снова лег спать, убаюкиваемый их рыканиями.

На следующее утро мы покинули долину бархатистой Мтамбы, этот земной рай для охотника, и перешли в местность, называемую обыкновенно вакавенди Имрерою, но с таким же неудовольствием как будто это была бесплодная пустыня. Мы разбили лагерь близ деревни Итаги, лежащей в области Русава. Перейдя р. Мтамбу, мы вступили в Увавенди, называемую обыкновенно туземцами «Кавенди».

Область Русава густо населена; жители ее миролюбивы и расположены в иностранцам, хотя лишь немногие из них бывали здесь. Один или два васавигилийских купца приезжают сюда приблизительно раз в год из Пумбура и Усовы; но так как здесь получается весьма мало слоновой кости, то большие расстояния между поселениями препятствуют правильной внешней торговле.

Караваны, прибывающие сюда, выступают обыкновенно из области Пумбуру, расположенной на ю.з. от Имреры в расстоянии одного дня хорошей ходьбы, или, что тоже, тридцати миль; или же они идут на Усову, лежащую на Танганике, проходя через Пумбуру, Катуму, Уиомбех и Угаравах. Усова — весьма важная, цветущая область на Танганике. Мы намеревались было идти из Имреры по этой именно дороге, но полученные нами известия воспрепятствовали этому. Мы узнали, что усовский султан Мапунда, хотя и весьма расположенный к арабским купцам, вел войну с колониею вазавиров, которые, как помнит читатель, были прогнаны из Мпоквы и окрестности Утанда и поселились, как говорят, между Пумбуру и Усовой.

Нам, как осторожным и разумным людям, попечениям которых вверена большая и важная экспедиция, предстояло решить что делать и какой путь избрать, так как мы были гораздо ближе к Уджиджи, чем в Унианиембэ. Я выразил мнение, что нам следует направляться по компасу на Танганику, не доверяясь ни дорогам, ни вожатым, а идти прямо на запад, пока не достигнем Танганики, а затем идти пешком вдоль берега реки до Уджиджи. Мне всегда казалось, что доктор Ливингстон узнал бы о моем прибытии, если бы я шел по обыкновенным дорогам и наверное сам пустился бы в путь, так что мои поиски за ним будут игрою в кошки и мышки. Но большая часть моих спутников полагали, что нам следует смело повернуть к северу и идти к Малагарази, большой реке, впадающей, как говорили, в Танганику с востока. Но ни один из них не знал дороги к Малагарази и мы не имели никакой возможности нанять вожатого у султана Имреры. Однако нам сообщили, что Малагарази отстоит всего в двух днях пути от Имреры. Впрочем, я счел за лучшее запастись провизией на три дня.

Деревня Итага расположена в глубокой котловине среди обширных возделанных полей. Жители ее возделывают бататы, маниок, из которого приготовляют тапиоку (крахмал), бобы и голькус. Нельзя было купить за деньги ни одного цыпленка и, кроме хлеба, мы могли добыть только тощего козла.

25-е октября останется памятно мне как день великих тревог; действительно, начиная с этого дня целый ряд неприятностей обрушился на мою голову. Мы пошли по направлению к в., намереваясь пройти к высокому плато, окаймляющему долину Имреры с запада и с севера. После двух с половиною часов пути мы разбили лагерь у подошвы плато; дефиле представляло удобный всход на плато, поднимавшееся в виде ряда обрывов футов на 1000 над долиною Имреры.

Люди мои просили передать мне, что они желали бы простоять здесь еще один день, чтобы собрать от имрерцов дальнейшие сведения о стране, лежащей между нами и Малагарази. Это была, разумеется, бессмыслица, так как я простоял уже день в Имрере и вожатые советовали мне выбрать эту дорогу, потому что им удалось, говорили они, собрать достаточные сведения о ней от туземцев. Мне припомнился совет, данный генералом Андрью Джаксоном одному из его молодых друзей: «осмотритесь хорошенько прежде, чем начать какое-нибудь дело, но решившись сделать его — делайте и никогда не оглядывайтесь назад», так именно я и намерен был поступить теперь.

Вечером один из моих людей застрелил буйвола, и это маленькое приключение послужило поводом к новым препирательствам. Буйволу удалось убежать в джунгль, где мы наверно нашли бы его мертвым на следующее утро. Многие из моих брюхо-поклонников и ленивых обжор говорили мне, что если я простою еще один день, то они укрепят свои члены мясом. «Нет, час спустя после солнечного восхода», отвечал я. Тотчас же раздался всеобщий крик: «Нет, мы хотим есть!» — «У вас на три дня пищи», отвечал я, «если этого мало, то вот полотно, идите и покупайте!»

Но когда я предложил им идти в деревню для закупки, то каждый отговаривался усталостью. Однако они настаивали, что я должен простоять еще один день, потому что, говорили, если они купят хлеба, то хлеб нужно будет измолоть прежде, чем употреблять в пищу. Сытые лентяи долго держались за этот аргумент, но я был неумолим. Всю ночь они рассуждали о том, как бы уговорить меня простоять еще один день, но я строго запретил Бомбаю и Мабруки являться ко мне с подобными просьбами под страхом жестокого наказания, а Бомбай слишком хорошо помнил о страшном наказании, которому его подверг Спик, чтобы желать снова испытать его.