Генри Стенли - Как я отыскал Ливингстона

— Просто потому, что меня заставили. Мои люди не хотели сделать ни одного шагу более. Они взбунтовались и тайно сговорились, если я буду настаивать на продолжении путешествия, поднять смуты в стране и, когда это совершится, покинуть меня; тогда я был бы убить. Опасно было идти дальше. Я следовал 600 миль водного пути, проследил все главные притоки, изливающие свои воды в центральное русло; но, когда я поднялся чтобы исследовать последние 100 миль, дух моих спутников упал, и они стали надувать меня всевозможными способами. Теперь же, когда я прошел обратно 700 миль, чтобы снабдить себя новыми запасами и достать других спутников, оказалось, что у меня хватает средств существования всего только на несколько недель, и сам я болен телесно и душевно.

Здесь я остановлюсь, чтобы спросить читателя, как бы он поступил в таком критическом положении, при подобном накоплении трудностей. Многие поспешили бы вернуться домой, чтобы сообщить известия о своих изысканиях и открытиях и чтобы успокоить заботы своего семейства и друзей, ожидающих возвращения их. В самом деле, много было совершено для решения задачи, интересовавшей умы его ученых сотоварищей по Королевскому Географическому Обществу. Это не было отрицательные изыскания — это был тяжелый, суровый труд годов, это было самоотречение, терпение и мужество, какое у обыкновенных людей не встречается.

Представьте, что Ливингстон, по обыкновению других путешественников, поспешил бы к берегу тотчас после того, как он открыл озеро Бангвеоло, чтобы сообщить об этом всем географам; затем вернулся бы для открытия Моеро, а потом опять побежал бы назад; затем опять пошел бы открывать Камолондо и снова поспешил бы назад. Но он поступает не так; он не только открывает Чамбези, озеро Бангвеоло, реку Луапулу, озеро Моеро, реку Луалабу и озеро Камолондо, но продолжает без устали двигаться вперед, чтобы окончательно исследовать эту великую систему рек и озер. Если бы он следовал примеру обыкновенных исследователей, он бегал бы взад и вперед, чтобы сообщать новости, вместо того, чтобы исследовать; и он мог бы написать по целому тому по поводу открытия каждого озера и нажил бы этим много денег. Содержание его книг составляют исследования не нескольких месяцев. Его путешествия миссионера обнимают период 16 лет; его книга о Замбези — 5 лет, и, если великий путешественник доживет до своего возвращения на родину, его третья книга, величайшая из всех, должна будет заключать результаты восьми или девяти лет.

Ливингстон держится правила делать хорошо все, что он предпринимает, и сознание того, что он делает так, несмотря на тоску по родине, которая по временам гнетет его, доставляет ему некоторое удовлетворение, если даже не счастие: Люди другого закала подумали бы с ужасом о многолетнем пребывании среди диких Африки, но Ливингстон умеет находить в этом удовольствие и пищу для философских размышлений. Чудеса первобытной природы, большие леса и высокие горы, реки и источники больших озер, величие тропического неба днем и ночью — все эти земные и небесные явления, как манна для человека с таким самоотречением и с такою преданною филантропическою душою. Он может восхищаться первобытною простотою темных детей Эфиопии, с которыми он провел столько лет своей жизни; он имеет непоколебимую веру в их способности; видит в них добродетель, где другие видят только дикость; и где бы он ни был среди них, он всегда старался поднять этих людей, как бы забытых Богом и христианами.

Однажды ночью я достал мою записную книжку и приготовился записывать с его собственных слов повествование о его путешествиях; и он не замедля рассказал все, что с ним было. Бот вкратце содержание его рассказа:

Д-р Давид Ливингстон оставил остров Занзибар в марте 1866 г. 7-го числа следующего месяца, он выехал из Мивиндинейской бухты и отправился внутрь материка со свитою, состоявшею из 12-ти сипаев из Бомбея, 9 человек из Иоганны, на Коморских островах, 7 освобожденных рабов и 2 жителей Замбези, которых он взял для опыта; с ними было 6 верблюдов, 3 буйвола, 2 мула и 3 осла. Он имел, таким образом, 30 человек, из которых 12, а именно сипаи, должны были служить для охранения экспедиции. Они были большею частию вооружены карабинами Энфильда, подаренными доктору бомбейским правительством. Багаж экспедиции состоял из десяти тюков тканей и двух мешков стекляруса; то и другое должно было служить средством для получения предметов необходимости в тех странах, которые доктор намеревался посетить. Кроме этих громоздких денег, они везли несколько ящиков с инструментами, хронометрами, термометрами, секстантом, искусственным горизонтом, ящики с платьем, медикаментами и предметами личных потребностей. Экспедиция шла вверх по левому берегу реки Ровумы, дорогою, столь же полною трудностей, как и всякая другая, которую можно было бы выбрать. Целые мили приходилось Ливингстону и его партий прорубать себе путь топорами сквозь густые и почти непроходимые камыши, которые растут по берегам реки. Дорога их представляла простую тропинку, ведущую самым причудливым образом сквозь густую растительность, из которой они при всякой возможности старались выбираться, не заботясь о происходящем от того удлинении пути. Мулы проходили еще довольно легко, но верблюды, вследствие их огромного роста, не могли сделать ни одного шагу без того, чтобы не приходилось сперва очищать дорогу топорами. Эти лесные орудия почти постоянно требовались; но шествие экспедиции часто задерживалось вследствие неохоты сипаев и жителей Иоганны работать.

Уже вскоре после отъезда с берега начались жалобы и ворчание этих людей, и при каждом удобном случае они стали выражать решительное нежелание идти вперед. Для того чтобы затруднить путешествие доктора, в надежде на то, что удастся заставить его вернуться на берег, эти люди так жестоко обращались с животными, что скоро не осталось в живых ни одного. Но когда этот план не удался, они стали возбуждать туземцев против белого человека, которому они приписывали самые странные намерения. Так как этот план, по всей вероятности, удался бы, и так как было слишком опасно иметь при себе подобных людей, то доктор решил, что лучше всего ему отпустить их, и потому он послал их назад к берегу, но при этом он снабдил их необходимыми средствами существования на время путешествия их туда, Эти люди имели такую плохую репутацию, что туземцы говорили о них, как о рабах доктора. Один из худших норовов их состоял в том, что они заставляли нести свои ружья и амуницию первую попавшуюся женщину или мальчика, употребляя при этом такие угрозы и обещания, которые они были не в состоянии исполнить, и давать которые они не были уполномочены. Достаточно было часовой ходьбы, чтобы утомить их, после чего они ложились на дорогу, жаловались на свою тяжелую судьбу и строили новые планы против своего предводителя. Ночью, лежа на земле, они имели вид полумертвых людей. Конечно, это была плохая стража, и если бы какое-нибудь сильное бродящее племя туземцев сделало нападение, то доктор не мог бы защититься, и, ему ничего бы не оставалось, как сдаться и погибнуть.