Игорь Забелин - Встречи, которых не было

— Как вам нравится? — напрягая голос, спросил Аюшин и, не дожидаясь ответа, сказал: — Черт те что делается! Чего доброго, мы здесь на неделю застрянем.

Я молча кивнул, наблюдая, как огромные валы белыми, слегка фосфоресцирующими потоками переливаются через кошку в реку. Когда в Охоту обрушивался особенно большой вал, наш сейнер тихонько вздрагивал, покачиваясь на невысоких волнах.

Утром я переправился на кошку. Был отлив, и валы не перекатывались через нее. Но следы их ночной работы были видны повсюду: против тех мест, где переливались в реку морские валы, в Охоту на несколько метров вдавались округлые фестоны из гальки; быстрая бурная река размывала их, словно торопясь свести на нет всю работу моря до наступления нового прилива. Так прояснилась для меня в общих чертах вековечная борьба моря и рек. Море словно перекатывало кошку, надвигая ее на реку, заваливало галькой русло, блокировало устье, преграждая дорогу, а река с такой же настойчивостью рвалась к морю. И, если море одолевало и, перекрывало устье реки галькой, реке приходилось искать выход в другом месте, она начинала блуждать, плутать в нескольких десятках метров от желанной цели. Так случилось с Охотой: ей пришлось воспользоваться услугами Кухтуя и через его устье впадать в море. Но потом, во время одного из бурных паводков, Охота победила в неравной борьбе и образовала новое устье.

Я шел вдоль берега, изредка останавливаясь и делая короткие заметки в дневнике.

Впереди меня к кошке причалила лодка, из нее выпрыгнул человек, в котором я узнал председателя эвенкийского рыболовецкого колхоза. Это он одолжил нам закидной невод.

Эвенк вышел к морю, и замер в напряженной позе, внимательно вглядываясь в даль, замутненную пасмурью. Я окликнул его. Председателю колхоза было лет сорок пять; его черные, коротко подстриженные волосы серебрились от густой проседи. На нем был костюм военного покроя, на груди краснели две полоски боевых наград: в дни войны он прославился как снайпер.

— Рыбу смотрите? — пошутил я, пожимая его маленькую мозолистую руку. Из-за рева волн он не расслышал моих слов, и мне пришлось повторить.

— Зачем рыбу? — прокричал в ответ председатель колхоза. — Катера.

— Катера? — удивился я.

Эвенк кивнул.

— Гляди туда, — сказал он мне, махнув рукой в сторону открытого моря.

Но сколько я ни всматривался, ничего, кроме волн и пены, разглядеть не мог. И лишь в бинокль мне удалось различить среди волн несколько черных точек. Это были маленькие катера — «жучки», как их ласково называют моряки. Море бушевало, но «жучки» шли стройной кильватерной колонной.

— Откуда они идут?

— С Камчатки.

— С Камчатки?!

Перед моим мысленным взором возникла карта с большим голубым полем, отделяющим северо-западное побережье от Камчатки. Пересечь напрямик Охотское море на таких катерках да в такую погоду — это, знаете ли, не шутка!

— Да, с Камчатки, — повторил эвенк. — Колхозы купили там катера и теперь перегоняют. Я сам два катера купил. Почему не купить?.. В море сельдь промышлять начнем. — Эвенк помолчал, а потом добавил:

— Сын там плывет. Мореходный техникум кончил — теперь катера водить будет.

Через несколько часов, в полный прилив, «жучки» подошли к устью Охоты. Мы наблюдали за ними с палубы сейнера. Если трудно было вести суда по штормовому морю, то еще труднее было войти в устье реки, перегороженное подводными мелями — барами. Катера один за другим входили в полосу бурунов. Иногда казалось, что, проваливаясь меж волн, «жучки» садятся на грунт и вот-вот их опрокинет очередной волной. Наконец катера пробились сквозь буруны и прошли мимо нас вверх по реке, к причалам рыбного завода.

— Досталось морячкам, — сказал я.

— Конечно, досталось, — согласился начальник рейса Аюшин…

…Я вспомнил об этом эпизоде уже в Москве, и не случайно. Катера-«жучки», купленные колхозами Охотского района, пересекая штормовое море, шли уже сотни раз пройденным до них путем. Разумеется, это не умаляет мужества моряков, не испугавшихся единоборства с бурей. Но тем, кто первым проложил этот путь, было труднее. И не только потому, что они плыли на парусной лодии, а не на катерах с мощными моторами, но и потому, что они были первыми.

Изучая историю Охотского моря, я занялся проблемой открытия морского пути из Охотска на Камчатку, а это, пожалуй, самое важное событие первой четверти XVIII столетия на всем тихоокеанском побережье России.

Из Якутска на Камчатку в течение почти двух десятилетий ездили через Анадырский острог. Дорога эта была не только очень трудна и продолжительна, но и опасна: местные жители, коряки, не пропускали без боя почти ни одного отряда, малейшая оплошность грозила смертью. Достаточно сказать, что за двенадцать лет, предшествовавших открытию морского пути (с 1703 по 1715 год), на этой дороге погибло до двухсот казаков — цифра огромная по тем временам.

Длительность и опасность окружной дороги превратили проблему открытия морского пути на Камчатку в проблему первостепенной важности, имеющую государственное значение.

Без всякого нажима сверху, из Москвы, это почувствовали и сибирские губернаторы, и якутские воеводы, очевидно напуганные убылью служилых людей. В 1710 году губернатор Сибири В. И. Гагарин в специальной инструкции повелел якутскому воеводе Траурнихту «с Ламы проведывать чрез море путь на Камчатку».

И в там же году «осенью некто Василий Савостьянов» отправившийся на Камчатку приказчиком, уже получил от воеводы Дорофея Траурнихта наказ проведать путь с Камчатки до Тауйского острога или Охотска.

Но он ничего не сделал.

Дорофей Траурнихт (тот самый, что отправил Ивана Сорокоумова исследовать Шантары) на этом, однако, не успокоился. Очевидно, он и сам был человеком достаточно инициативным и умным. В 1711 году он дает такой же наказ охотскому приказчику боярскому сыну Петру Гуторову. И Гуторов сделал попытку найти путь на Камчатку. По суше он переехал из Охотска в Тауйский острог, а оттуда на плохоньких суденышках, ботах-однодеревках, вышел в море, но вскоре вынужден был вернуться обратно: опытного кормчего он найти не смог, сам водить суда не умел, да и приборов навигационных у него не было. При таких условиях до Камчатки действительно не дойдешь!

Проблемой морского пути на Камчатку заинтересовался в конце концов сам Петр Первый. Фельдъегерь доставил губернатору Сибири князю Гагарину личный приказ царя проведать дорогу на Камчатку, причем Петр повелевал снабдить мореходов морскими приборами, а в Охотске построить крепкое судно. Снова пришла в движение сложная административная машина. Губернские дьяки составили приказ для нового якутского воеводы Якова Елчина. Говорилось в нем, что должен воевода немедленно послать из Якутска в Охотск сына боярского с двенадцатью казаками, поручив тому идти морем на Камчатку без всяких проволочек, чтобы в том же году вернуться обратно с донесением. Как положено, пообещали дьяки награды и повышения в чинах, а заодно напомнили, чтобы на Камчатке мореходы подчинялись капитану Татаринову, тому Татаринову, который через несколько лет погибнет в самом начале большого путешествия. Гагарин сделал на указе собственноручную приписку и не только подтвердил посулы дьяков, но и велел всем участникам похода прибавить содержания, а сына боярского записать при посылке в потомственные дворяне. В приписке князя Гагарина сказано: послать не охотников, а тех, кому подошла очередь идти в поход. Вот эта часть приписки и сыграла, так сказать, роковую роль. Кроме того, Гагарин, как вы, наверное, заметили, упустил в своем приказе самую существенную часть приказа Петра Первого — о снабжении мореходов судами и навигационными приборами.