Игорь Забелин - Встречи, которых не было

История преобразования и освоения земли таит в себе массу увлекательного, захватывающего. История крохотного Ботогольского рудника — наглядное тому доказательство.

Вот почему хочется верить, что наряду с книгой по истории географических открытий будет написана еще одна, не менее интересная книга — история географических преобразований, история освоения земель, открытых путешественниками и мореплавателями.

Десятники, пятидесятники, сотники, «письменный голова» — так назывались различные казачьи начальники в XVII веке.

Так рассказал об этом спутник Москвитина, казак Нехороший Иванов Колобов.

Известно только, что из Якутска его вместе с Копыловым отправили обратно в Томск.

Название речки происходит от обилия ягод шикши, или вороники, — мелкого полукустарничка из вересковых, которую в устье Амура до сих пор называют сикшей.

Чозения, иначе — ива-кореянка, у местных жителей — ветла, одно из основных лесообразующих растений на Пенжине, на Анадыре. — И.3.

Для тех, кто заинтересуется подлинными отписками казаков, я хочу напомнить, что Колыма у них называлась несколько иначе — «Ковыма», — И.3.

Что значило получать «полный оклад жалования», видно по следующему примеру. В 1646 году пятидесятник Курбат Иванов подал воеводе челобитную от имени четырехсот ленских служилых людей. Челобитчики сначала жалуются на трудности «всяких служб»: зимних и летних, конных и струговых, нартных и лыжных, на то что приходится им есть «и траву, и сосну, и коренья, и всякую скверну принимать и помирать голодную смертию». Потом челобитчики перечисляют, во что обходится им «служебный завод»: пуд муки стоит от двух до четырех рублей, «лошаденки», цена которым на Руси два-три рубля, на Лене продаются за двадцать-тридцать рублей, лыжи идут по два рубля, нарты — по рублю, «шубные кафтаны» — по три рубля, «шуба — одевальная» — четыре рубля… Чтобы соотнести эти расходы с тем «богатством», на которое вообще мог рассчитывать казак, возвращаясь из Сибири на родину, достаточно сказать, что рядовой казак имел право вывезти с собой мехов всего на сумму пятьдесят рублей. Все остальные меха считались «пенной» рухлядью и отбирались в пользу казны на таможнях, буквально перегородивших дорогу из Сибири за Урал.

Рассказав о делах своих, челобитчики дальше просят из-за таких издержек ради государевой — службы выдать сполна недоданные «хлебные оклады» за 1642–1646 годы, прибавить хлебного и денежного жалованья и не брать десятой пошлины с их хлебных покосов и рыбных ловель… На челобитной написано: «Чтена, в столп», то есть ходу ей никакого не дали и просто подшили к делу. Так что полное жалованье — вещь серьезная. За ушничество приплачивали неплохо.

См. «Якутия в XVII веке». Якутск, 1953, стр. 234.

Василий Игнатьев получил еще одно важное задание; ему предлагалось выделить двух человек и отправить их на поиски дороги из Удского острога в Нерчинск.

Мураг, очевидно, происходит от карельского (лопарского) слова «мур» — море; отсюда же Мурман, Мурманский берег, а теперь и Мурманск. Видимо, приказчик Акакий Мураг был опытным мореходом и заслужил такое прозвище.

См. «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в. на северо-востоке Азии». Сборник документов. Составлен Н. С. Орловой. М., 1951. (Выделено мной, — И.3.)

По уточненным данным, хребет Черского немного ниже хребта Сунтар-Хаята.

Наш спор состоялся, и об этом я рассказываю на последующих страницах своего очерка. Но сейчас мне предстоит, прервав сноской рассказ, сделать грустное признание. Очерк этот писался, когда Сергей Владимирович Обручев был жив. Очерк выйдет в свет после его неожиданной смерти, случившейся в 1965 году. О живых и об ушедших из жизни невольно пишется по-разному. Я думал, что Обручев прочтет мои страницы, и представлял себе его чуть ироническую усмешку при чтении, — усмешку большого ученого и человека, отлично понимающего мимолетность таких разногласий, которые возникли у нас, и знающего, что наука творится вечно.

Сергей Владимирович еще при жизни вошел в книги по истории географии. Редкое счастье, скажем прямо. На долю немногих оно выпадает. Я не был сколько-нибудь близко знаком с Сергеем Владимировичем. Если мне не изменяет память, мы виделись всего раза три, и однажды Сергей Владимирович извинялся, что задерживает мою статью, против него же направленную, ибо хочется ему сразу опубликовать ответ, а со временем худо… Сергей Владимирович был невысок ростом, сухощав, жилист. Увидев его впервые, я подумал, что он будет таким же долгожителем, как его отец Владимир Афанасьевич Обручев… Этого не случилось, и ничего теперь не изменишь.

Но жизнь настоящего ученого в науке не кончается с его смертью. Подумав, я решил ничего не изменять в очерке. Плохая или хорошая, но это моя книга — о Живых. Не всегда об идеально хороших, гладких и удобных, но всегда — о Живых. — И.3.

«Политическая экономия», 1954, стр. 10.

Подробнее о Муравьеве можно прочитать, например, в книге М. Штейна «Н. Н. Муравьев-Амурский». Хабаровск, 1946.