Игорь Забелин - Встречи, которых не было

Алибер снова уезжает на рудник. Он не жалеет средств и быстро завершает строительство дороги от заимки до разработок. Позднее стоимость ее оценили по два рубля за каждый вершок ширины. Очевидно, еще дороже обошлось Алиберу благоустройство тропы от Ботогола до села Голуметь: пришлось вырубать лес, гатить болота, укреплять склоны. Но Алибер верил в полный успех, и ничто не смущало его. Горести остались в прошлом, и теперь вновь по ночам в звездное небо смотрел объектив телескопа — Алибер со спокойной совестью мог созерцать движение светил.

В эти годы по Саянам странствовал давнишний знакомый Алибера искатель самоцветов Пермикин — тот самый, в семье которого первостатейный купец служил брадобреем и учителем французского языка. Бывшие друзья к этому времени превратились в соперников. Ни одним словом не упомянули они друг о друге в своих записках, хотя работали бок о бок и, вероятно, встречались.

…Минул январь 1855 года. Занадворов даже не приступил к строительству карандашной фабрики. Опять началась для Алибера трудная пора переговоров и уговоров, и в конце концов понял он, что на Занадворова рассчитывать не приходится. Следовательно, только самые решительные меры могли спасти предприятие Алибера, могли спасти его от банкротства.

И он принял эти меры. В 1856 году он заключил контракт на поставку графита в Нюрнберг, на известную карандашную фабрику А. В. Фабера. Прекрасный графит произвел должное впечатление на владельцев фабрики. Дальность, перевозки — почти семь тысяч верст без железных дорог по Сибирскому тракту — не смутила высокие договаривающиеся стороны. Контракт, надо полагать, был заключен на выгодных для сибирского промышленника условиях.

Все это и привело к тому не слишком приятному для нас факту, что сибирский графит тоненьким ручейком потек из России в Германию. Его везли на крестьянских розвальнях по зимним дорогам; с каждым шагом заиндевевших на морозе понурых лошадок возрастала цена графита. Во сколько обходился он Фаберу, неизвестно, но совершенно очевидно, что в конечном итоге Фабер с лихвой окупил затраты. Крупную партию графита Алиберу даже удалось отправить в Германию морем. В те годы благодаря усилиям Н. Н. Муравьева-Амурского на Амуре было организовано сквозное судоходство. Алибер сплавил графит по Шилке и Амуру до моря, а оттуда при посредничестве Русско-Американской компании графит отправился через Тихий, Индийский и Атлантический океаны в Гамбург.

Рудник Алибера превратился в образцовое предприятие. Вот как выглядел он в тот год, когда Алибер навсегда покинул его. Предоставляю слово иркутскому журналисту и инженеру Львову: «…на сто пятьдесят верст в округе вы не увидите ничего, кроме голых скал, постоянно покрытых снегом (это, конечно, преувеличение. — И.3. ) и поднимающихся выше растительного пояса.

Наконец по узкой дороге, врезанной в скалистый склон, вы взбираетесь к шахте, расположенной на высоте 7300 футов над уровнем моря.

Заметив издалека часовню, вы проходите еще немного и с удивлением обнаруживаете постройки, окруженные балюстрадами и галереями, широкие дороги и каменные мостовые. Наконец, когда вы достигаете пологого подъема, слева открывается вам здание с застекленной крышей.

Это вход в шахту, которая называется «Колодец». Но колодец этот служит не для подъема воды, а для извлечения из недр земли ценного минерала. Слово это — «колодец» — может создать впечатление у тех, кто бывал в шахтах или слышал о них, что речь идет об огромной глубине и узкой лестнице, по которой спускаются, держась обеими руками за перекладины, чтобы не упасть в пропасть. Ничего похожего. Войдя под стеклянную крышу, вы забываете, что находитесь в шахте. Не будь машин, напоминающих о действительности, вы могли бы подумать, что попали в какой-нибудь подземный дворец. Вы спускаетесь на восемь саженей по широкой и некрутой лестнице с прочными красивыми перилами; затем, если вам захочется, можете спуститься еще на восемь саженей по лестнице менее хорошей, чем первая, но гораздо более удобной, чем в других шахтах.

Там, приглядевшись, вы замечаете при свете шандалов графитовую жилу, вскрытую в твердых сиенитовых породах…»

Далее Львов описывает пиршество рабочих, не слишком изысканное, но очень сытное, происходившее в галерее, соединяющей шахту с кухней, рассуждает о трудностях, связанных с доставкой провизии, и, что более интересно, описывает огород, расположенный на вершине гольца (!), там, где температура даже летом редко поднимается выше трех градусов тепла (17 июня, в день приезда Львова, выпал глубокий снег); и все-таки Алиберу удавалось выращивать там картофель и морковь!

«Продолжим наш осмотр, — предлагает Львов. — Мы не будем входить в апартаменты владельца шахты, хотя дверь, ведущая в большую английскую кухню, открыта, в окно виден стенной ковер приятной расцветки, приготовлены столы для беседы… Пройдем в ворота и осмотрим высокую толстую стену, сложенную из камней, высотой в три сажени и толщиной в две с половиной сажени; она протягивается на пятьдесят саженей.

Эта стена, построенная из скальных обломков, выброшенных из подземных галерей, предназначена для защиты шахты от постоянных осенних ветров, которые могут без таких предосторожностей засыпать снегом шахтовладельца и постройки. Перед стеной поднимаются два ветрореза высотою в пять и длиною в пятнадцать саженей, направленные под острым углом к господствующим ветрам… Благодаря всем этим сооружениям во время бури на самой вершине Ботогольского гольца образуется тихий участок.

Далее виднеется еще одно обширное строение, в котором графит сортируется, распиливается и упаковывается. Добротные ящики из кедровых досок ждут, чтобы их послали в Нюренберг, на карандашную фабрику Фабера, куда свозят графит со всего света…

…Мы обошли многие постройки, не заметив нигде небрежно вбитого гвоздя… Все на Ботоголе сделано, прочно, солидно, с расчетом на долгое время…

Поднявшись еще на сотню метров к северу, по улице, огороженной каменными парапетами, вы придете в часовню…»

А за часовней находились открытые разработки — там подсекли близко подошедшую к земной поверхности графитовую жилу…

После посещения Львова долгое время все еще оставалось в прежнем виде на руднике, но сам Алибер больше ни разу не появился на Ботоголе. Он покинул его, навсегда, несмотря на то что внешне дела шли хорошо, аккуратно распиленный на параллелепипеды графит отправлялся в Нюрнберг, а карандаши с лаконичной надписью «Сибирский графит Алибера» уже завоевали себе широкое признание.

Алибер уехал неожиданно, сказав, что уезжает по делам рудника. Вероятно, что так оно и было. Его волновали нелады с Занадворовым, систематически обманывавшим своего компаньона, волновала дальнейшая судьба замышленного им предприятия. Видимо, трудно было Алиберу смириться с мыслью, что роль его сведется к роли поставщика графита немцу Фаберу…