Игорь Забелин - Встречи, которых не было

А Булдаков без колебаний опять ввел свой коч во льды! И опять застрял среди льдов. И опять понесло его в море и пригнало к устью Лены…

В устье Лены Булдаков обнаружил целую флотилию — восемь кочей служилых и промышленных людей, осторожные капитаны которых предпочли не в пример ему дождаться все-таки у моря погоды.

Среди этих осторожных капитанов Булдаков встретил Андрея Горелого, того самого, что вслед за Москвитиным вышел на берега Охотского моря.

Горелый держал путь из Якутска на Индигирку, в Уяндинское, или Усть-Яндинское, зимовье, где ему, как и Булдакову на Колыме, предстояло сменить приказчика. Горелый хоть и отправился в путь на год позже Булдакова, но оказался удачливее и, как видите, догнал нашего нетерпеливого казака, чему тот, наверное, отнюдь не обрадовался: что ни говори, а год Булдаков потерял и отвечать за это ему одному.

Прикинув, что если и следующую зиму проведет он на Лене, то выйдет совсем худо, Булдаков решил уговорить осторожных капитанов выйти в море, не дожидаясь, пока совсем оно очистится ото льдов. И капитаны, которых зимовка на Лене тоже не устраивала, разрешили себя уговорить. Едва подули «способные» ветры, как флотилия из девяти кочей во главе с Булдаковым покинула устье Лены и «побежала с великою нужою промежь льды» на восток… А в устье Омолоя… В устье Омолоя вновь поджидали мореплавателей коварные льды. — Но на этот раз, объединившись, казаки «просеклись» сквозь льды и вывели свои кочи на свободную ото льда прибрежную воду — вот что значит коллективный труд!

Но видно, так уж было суждено Булдакову — пережить все, что только можно пережить в морском походе по Ледовитому океану. Только одолели льды — стих пособный ветер, и пришлось мореплавателям взяться за весла… Справа — низкий тундровый берег, слева поблескивают застрявшие на мелководье льды, а казаки гребут и гребут себе по тихой воде, словно по озеру плывут. Тихая вода — хорошо, а вот тихий ход, когда август на исходе, а год необычно суров, — это, разумеется, худо. Что Булдаков нервничал, доказывает эпизод, случившийся на следующий день.

Едва рассвело, вдали обозначились четыре черные точки. Самые глазастые быстро определили, что идут им навстречу кочи, очевидно спешащие в устье Лены, Оказия по тем временам — дело редкое, и Булдаков решил ею воспользоваться и послать воеводе в Якутск подробный рассказ о своих злоключениях. Но едва кочи сблизились, вновь подул пособный ветер, и флотилия Булдакова срочно подняла паруса: теперь Булдаков экономил и на минутах.

А ветер задул ровный и сильный, кочи побежали споро, и уже через сутки, обогнув мыс Буорхая, Булдаков очутился в устье Яны.

Во время одного из своих путешествий я, кстати сказать, побывал в Усть-Янске. На берег мы не выходили. К нам подошла моторка, забрала пассажира и почту, и, пока продолжалась эта операция — она заняла минут пять, — в помещение, набилось столько комаров, что потом мы целый час вели с ними жестокий — если враг не сдается, его уничтожают! — бой. Это все в шутку.

Но совсем не шуточные испытания поджидали в устье Яны Булдакова, да и всех присоединившихся к нему мореплавателей. Они спешили на восток, но ветер в том году был чудовищно переменчив и вновь пригнал с открытого моря льды. Это были не какие-нибудь там блинообразные расплющенные льдины — на берег надвигались торошеные льды, вздыбленные и искалеченные при бесконечных сжатиях, и тут даже у бывальцев похолодело под сердцем… Но избежали беды кочи как раз благодаря грозному характеру льдов: торосы застряли на мелководье, превратившись в безобидные стамухи.

Под защитой стамух и удалось мореплавателям быстро продвинуться на северо-восток, и наконец показался впереди черный уступ, далеко вдающийся в море.

«Святой Нос», сообразили бывальцы. Их, «святых носов», до сих пор немало на севере, а называли так по традиции поморской самые труднообходимые мысы.

…Каменная громада медленно увеличивалась в размерах, словно не коч плыл к ней, а мыс наплывал на него, загораживая небо. День в конце августа еще долог за семьдесят вторым градусом, но засветло «святой нос» миновать кочи не успели и обходили его, рискуя, уже в темноте. Мыса не было видно, но слышалось во мраке, как бьются волны о скалистый берег, и чуть виднелась снежно-белая полоска буруна. Коч, зарываясь в волны, но не сбавляя скорости, шел мимо. Булдаков, стоя на верхней палубе, напряженно всматривался в темноту. Ветер трепал его длинные нестриженые волосы, леденил затылок… Так прошли казаки проливом, который теперь носит имя Дмитрия Лаптева, и вышли из моря Лаптевых в Восточно-Сибирское.

Еще через день Булдаков достиг Хромской губы, в которую впадает река Хрома, или Хромая, как говорили тогда. И там, у Хромой губы, сидели на мели стамухи; и там плавали между берегом и ледовым барьером не растаявшие за холодное лето льдины. А близился сентябрь, по ночам подмораживало, и между старыми льдинами намерзали «ночемержи», или, как говорят теперь, молодик, молодой ледок, казавшийся черным рядом с присыпанными снегом старыми льдинами… Кочи шли сквозь молодик под парусом, калеча прутье и обшивку, а непрочный лед рассыпался черными иглами.

В самой Хромской губе льда, к счастью, не оказалось, и мореплаватели облегченно вздохнули, хотя по матовому оттенку моря бывальцы определили, что может оно замерзнуть в любую ночь. И густела в воде Снежура: начавшийся с утра снегопад все усиливался…

И все-таки казаки решили передохнуть и заночевать в Хромской губе, стоя на якоре… Упали в воду деревянные, с привязанными к ним тяжеленными камнями якоря, натянулись канаты, и стихло шипенье воды за бортом. Колышащаяся снежная кисея скрыла берег… Внизу, в подпалубном помещении, пылал в обитом жестью очаге огонь, было дымно, копотно, но тепло, и казаки дремали, развалившись на оленьих шкурах.

Решение переночевать в Хромской губе мореплаватели приняли вечером 30 августа, но в ту же ночь ударил такой мороз, что море за несколько часов замерзло. Шесть кочей из девяти очутились в плену, а где еще три, — и коч Горелого в их числе, — Булдаков не знал, да и не мог знать.

А коч Горелого тоже вмерз в лед и тоже в Хромской губе, но чуть восточнее, и предстояли Горелому почти такие же испытания на море, что и невезучему Булдакову…

Но сперва казаки едва ли очень обеспокоились, обнаружив поутру, что море застыло: глубины под кочем всего сажень, берег недалеко, нарты загодя приготовлены. Окрепнет молодик, и можно будет тогда уйти на материк, продолжить посуху свой путь. А что не дойти им нынешним летом морем до Колымы — это Булдаков, да и все прочие, конечно, понимали уже.

На третий день лед достиг толщины в полпяди, и был это уже не хрупкий молодик, а солидный молодой лед, обещавший вскоре стать сморозью, прочным льдом, на всю зиму укрывающим осенью арктические моря… Убедившись, что лед выдержит тяжесть нарт и людей, Булдаков, как, впрочем, и вожи с других кочей, велел готовить нарты к походу.