Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

И вот экспедиция наконец у цели. «Гренада» лихо причалила к берегу, и поиски начались. «Вскоре, — вспоминает Сквайр, — мы пришли на широкий, ровный участок земли, сплошь покрытый огромными деревьями, кустарником и травой. В нескольких местах были видны большие, сложенные из камня холмы, которые, как я вскоре установил, оказались искусственными. Вокруг этих сооружений, по словам Мануэля, и находились скульптуры «монахов». И желая, видимо, подтвердить свои слова делом, проводник усиленно заработал мачете, расчищая густые заросли. Я последовал его примеру и, не пройдя и пяти шагов, наткнулся на первую скульптуру — статую, все еще стоящую во весь свой рост. Казалось, она улыбнулась мне, когда я раздвинул кусты, закрывавшие ее, и почти была готова заговорить…»

Позвав на помощь еще несколько человек, Сквайр продолжил расчистку облюбованного им участка. И новые находки не заставили себя долго ждать. «Первым монументом, который привлек наше внимание, — вспоминает Сквайр, — была тщательно вырезанная из камня фигура человека, скорчившись сидевшего на вершине высокого, пышно украшенного пьедестала. Его руки были перекрещены ниже колен, голова наклонена вперед, а глаза широко открыты, словно идол пристально разглядывал какой-то лежащий перед ним на земле предмет… Он был высечен с большим искусством из глыбы базальта и почти нс пострадал от времени». Затем показался еще один идол, потом — другой.

Повсюду среди зарослей леса встречались массивные каменные изваяния. Одни из них стояли вертикально, другие рухнули на землю или были намеренно разбиты. Они изображали людей, животных и какие-то фантастические фигуры в виде получеловека, полузверя.

Мир образов, с которыми Сквайр здесь столкнулся, был совершенно непохож на все то, с чем ему приходилось встречаться до сих пор; этот мир был настолько далек от европейских представлений, взглядов и идей, что разум буквально отказывался верить во все увиденное. Здесь были представлены произведения самобытного искусства, увековеченные в камне идеалы народа, происхождение которого терялось в глубине веков.

Людская молва оказалась вполне достоверной: задолго до прихода европейцев неведомый индейский народ освоил берега и острова огромного озера Никарагуа и установил здесь повсюду своих почитаемых каменных кумиров. Но что это был за народ? Откуда и когда пришел он в эти края? Каков был характер его культуры? Сам Сквайр при всем желании не мог дать ответ на эти вопросы. Шел 1850 год, и центральноамериканская археология делала лишь первые шаги на пути познания прошлого индейцев. В каждой стране научный интерес к древностям возникал в силу каких-то своих, специфических причин. Например, в Коста-Рике бурный рост археологических исследований древних захоронений был связан с необходимостью опередить грабителей могил, охотившихся лишь за золотыми украшениями и безжалостно уничтожавших все другие предметы, которые находились в погребении. В Сальвадоре это была находка древнего поселения, перекрытого сверху мощным слоем белого вулканического пепла, — осязаемый след неведомой нам трагедии прошлого. В Никарагуа же мощный импульс всеобщему интересу к доколумбовой истории страны дали загадочные статуи острова Сапатеро.

Сквайру удалось даже вывезти несколько этих каменных изваяний на корабле в Нью-Йорк. Их необычный вид, отсутствие какого-либо заметного сходства со скульптурными стилями ацтеков, майя, тотонаков, сапотеков, ольмеков и других культурных народностей Мезоамерики, простота и выразительность линий, а главное, непроницаемая пелена тайны, которая их окружала, вызвали в научных кругах США настоящую сенсацию. Одна догадка сменяла другую. Но, увы, сколько-нибудь логичного и объективного объяснения так и не находилось.

Сам Сквайр склонялся к тому, чтобы считать все найденные им скульптуры сравнительно поздними по времени, возведенными буквально накануне прихода европейских завоевателей. Швед Карл Боваллиус, изучавший те же изваяния в 80-х годах XIX века, не сумел предложить ничего нового для их объяснения.

Наконец в 20-е годы нашего века американский археолог Сэмюэль Лотроп обратил внимание на то, что никарагуанские каменные скульптуры демонстрируют определенную эволюцию стиля и уже поэтому не могут все без исключения относиться к одному и тому же времени. Он был убежден в значительной древности идолов Сапатеро и связывал их происхождение с приходом в Никарагуа с севера племен чоротега. Но точно определить время этого события Лотроп не сумел. Решающее слово сказали здесь недавно археологи, терпеливо изучавшие неказистые на первый взгляд обломки глиняной посуды и лепных статуэток, оплывшие пирамидальные холмы и могилы. Именно их усилиями и удалось воссоздать сейчас в общих чертах долгий и сложный путь развития древних культур индейцев Никарагуа от эпохи первоначального заселения страны до испанского завоевания.

Хотя мы можем уверенно предполагать, что территория Никарагуа была заселена первобытным человеком еще 10–12 тысяч лет назад (об этом говорят, например, находки характерных «хвостовых» наконечников дротиков из кремня типа Кловис в соседней, более южной Коста-Рике). Древнейшей известной здесь пока находкой являются отпечатки ног людей и животных в древних вулканических грязевых потоках из Эль-Саусы и Акахаулинка близ Манагуа. Эти отпечатки, сделанные в полужидкой грязи, быстро затвердели и впоследствии были перекрыты сверху мощными отложениями более поздних эпох. Обнаруженные еще в конце прошлого века никарагуанские «следы» стали вскоре предметом горячих споров. Некоторые ученые приписывали им даже «доадамовский» возраст, ссылаясь на глубину залегания находки и наличие рядом с ней следов ископаемого бизона. Однако ни археологи, ни палеозоологи не имеют никаких определенных данных о времени бытования и вымирания этого животного на территории Никарагуа. Нет здесь, к сожалению, и каких-либо древних предметов, прямо связанных с «отпечатками». Поэтому точное хронологическое положение их остается до сих пор спорным. Некоторые исследователи, ссылаясь на свидетельства геологов, предполагают, что возраст следов из Никарагуа составляет не менее 5 тысяч лет.

В первом тысячелетии до нашей эры на территории страны, прежде всего на ее Тихоокеанском побережье, впервые появляются оседлые земледельческие поселения. Раскопки этих ранних памятников, где бы они ни находились, вскрывают поразительно однообразную картину: остатки хрупких глинобитных или деревянных хижин с высокими крышами из пальмовых листьев или травы, многочисленная глиняная посуда, каменные и костяные инструменты — то есть весь набор вещей, характерных для простого быта земледельцев. Их жизнь была нелегка. По сути дела она состояла из бесконечных циклов изнурительного сельскохозяйственного труда. Все зыбкое равновесие нового хозяйственного уклада зависело от величины собранного урожая. Правда, большим подспорьем для этих людей служили охота, рыболовство и собирательство. И тем не менее по мере развития земледелия и его продуктивности древние никарагуанцы стали производить пищи больше, чем требовалось для их собственного потребления. А отсюда и появление реальных возможностей для занятий другими видами деятельности — искусством, наукой, управлением, религией и т. д.