Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

С ближайшего песчаного холма нам открылся горизонт: к востоку и северо-востоку тянулись все те же бугристые пески, а на север и северо-запад расстилались шоры (солончаки) и ряды останцов, протянувшихся сплошной линией на горизонте. Похоже было, что мы приблизились к уступу Каракумской пустыни, или чинку, ограничивающему Каракумы с севера. Дальше наш путь лежал к знаменитому серному останцу Чиммерли.

По пути мы обследовали останцы Кош-Аджи. Это была целая система куполообразных и конических, соединенных перемычками бугров, покрытых сыпучими и закрепленными песками, а местами и щебнем. Встречались выходы песчаника и часто попадался кремень. Некоторые камни и их обломки, покрытые пустынным загаром, были так искусно обработаны ветром и песком, что напоминали кружево. Весенние дожди сильно размыли останцы и образовали у их подножия террасы, в разрезе которых видно было чередование слоев серого песчаника и зеленой пластичной глины. В толщах песчаника одного из останцов были многочисленные пещерки и ниши. В одной из таких ниш я обнаружил колонии маленькой пчелы Родошковского. Ее норки располагались так скученно, что этот участок стены из известняка был похож на соты. В норках и около них суетилось множество крупных муравьев — фаэтонов. Многие из них были испачканы цветнем; часто я видел их держащими в челюстях кусочки цветня — очевидно, фаэтоны грабили бедных пчел. Когда пчела улетала, фаэтоны забирались в норку, так что вернувшаяся пчела не могла попасть в свое жилище и улетала прочь. Целые колонии были покинуты пчелами, а у подножия холма я обнаружил много гнезд фаэтонов.

Среди барханов встречались глубокие котловины, местами покрытые мхами и лишайниками. В этих котловинах лежали старые полусгнившие стволы саксаула. Это были термитники туркестанского термита.

Как известно, большинство видов термитов — обитатели тропических стран, у нас в стране они встречаются только в Средней Азии, и в частности в Фергане, но больше всего их в Туркмении. Термиты часто повреждают деревянные строения, причем, избегая дневного света, выедают деревянные предметы внутри, оставляя нетронутой внешнюю оболочку. После сильного землетрясения 1948 года в Ашхабаде оказалось, что потолочные балки многих домов были сильно повреждены термитами. Здесь же, в пустыне, термиты не только не приносят вреда, но участвуют в почвообразовании, вынося на поверхность почву с глубины.

Выбравшись из лабиринта останцов, мы оказались у подножия серного бугра Чиммерли, или Чимберли. Дожди сильно размыли его, й местами обнажились слои желтого, серого, зеленоватого и даже темно-красного песчаника. С восточной и южной сторон эрозионные борозды шли сплошь от вершины бугра до его основания и продолжались на окружавшем его такыре. На самом бугре росли редкие кустики солянки. На корнях одного из них мы нашли интересное растение — паразит цистанхе с толстыми чешуйками вместо листьев на сочном стебле. Оно цвело, и его цветки издавали тонкий и приятный запах. На склонах бугра кусты кандыма-каллигонума уже плодоносили, а ведь только недавно мы видели цветущий кандым — так коротка в пустыне активная жизнь растений. Вершина бугра была покрыта налетом серы, попадались и куски песчаника с серым песком и даже целые куски кристаллической серы. Ощущался сильный запах сернистого газа. В двух местах на склонах мы обнаружили ямы, где Д. И. Щербаков пробовал делать выплавку серы.

По гипотезе геологов Ферсмана и Щербакова, сера накопилась в результате химических процессов в осадочных породах, богатых сульфатами, что было возможно только в особых климатических условиях пустыни. Запасы серы в серных буграх Каракумов не могли остаться без промышленного использования, и всего через полтора года после нашей экспедиции в районе серных бугров недалеко от Дарваза начал работать серный завод, затем были построены еще два завода. Более 30 лет они давали высококачественную натуральную серу, но с открытием недалеко от железной дороги Гаурдак-ского месторождения выплавка серы в Центральных Каракумах прекратилась, а в Гаурдаке был построен целый серный комбинат.

В мае 1959 года недалеко от того места, где мы были, ударил газовый фонтан, позднее дали газ еще несколько скважин, а потом забили и нефтяные фонтаны. Но тогда, в 1927 году, мы и не подозревали, по каким богатым подземным кладовым путешествуем.

Кончилось наше продвижение на север, пора было и в обратный путь. Было уже 15 мая, и жара становилась все сильнее и сильнее, в час дня температура почвы поднималась до 60°. Люди и животные очень устали.

Жара все усиливается. 16 мая на поверхности почвы температура была днем 64°. Проводя температурные измерения на поверхности почвы и в подпочвенном слое, мы и раньше установили, а теперь пришли к убеждению, что подавляющее большинство обитателей Каракумов, в частности жуки и все, кто роет норки в песке, живут как бы в термостате, то есть при постоянной невысокой температуре. Если на поверхности песка 60 и более градусов, то на глубине всего 10 см — не более 24°.

Снова трудности с водой. Проходим колодцы, где ожидаем найти воду, но ее нет. А почва нагревается уже до 68–70°, воздух (в тени) — до 38–40 0. Жара не спадает и к вечеру, ночи стали душными и жаркими, нет ни малейшего ветерка.

Мы уже месяц в песках, и положение нашей экспедиции становится серьезным. Болен Анна-Ураз, болен и сменивший его Анна-Кули. Очевидно, это результат плохой воды.

Хорошую воду мы надеялись найти в колодцах Чур-Чурли. До них оставалось всего часа два караванного хода, но люди и животные так устали, что пришлось сделать короткую остановку. Не дойдя до колодцев, мы наткнулись, на наше счастье, на такыр Гельдыбай, где нашли воду.

Вероятно, в связи с усилившейся жарой на горизонте все чаще стали появляться миражи. Они всегда были одинаковыми: огромное озеро, в котором отражались деревья, похожие на пирамидальные тополя. Казалось, природа старается сыграть с нами злую шутку: миражи появлялись тогда, когда было особенно жарко и хотелось пить.

До населенных мест оставалось еще не менее 120–130 км, а судя по карте, после такыра (Чур-Чурли, откуда мы только что вышли) нам мог встретиться лишь один колодец Багыт (или Бахт); была ли там вода, этого мы не знали. На верблюдах было больше больных, чем бочонков с водой; пришлось ввести строгий рацион и людям, и животным.

Сидеть на лошади, медленно идущей за верблюдами, делалось все труднее: седло раскалено, снизу жаром пышет песок, сверху обжигает безжалостное солнце. Но скоро случилось худшее: пали две лошади, остальные еле брели, ослы не в состоянии были нести всадников. Пришлось идти пешком и нести винтовку, сумку, бинокль и прочие вещи. Вот когда я оценил достоинства туркменских чарыков, только в них можно было идти по сыпучему песку. Верблюды стали часто ложиться, и поднимать их приходилось с большим трудом: сказалась большая тяжесть груза, который они несли непрерывно более месяца без серьезного отдыха. Обстановка в экспедиции требовала быстрого возвращения в Ашхабад.