Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

«А что, если и у него…»

Да, у него на буксире, только уже на кукане — крепкой бечеве, продетой через рот и выпущенной с другой стороны через жабры, — волочилось темное толстое «бревно» с метр длиной. Сом!

Женщины и дети еще спали, и мы решили сохранить добычу живой. Мою матерую щуку (это была опять щука) осторожно, с помощью сачка Лени отбуксировали по песку отмели на берег, освободили от крючков и тоже посадили на отдельный кукан. А потом вбили булыжниками в песок дна два толстых и высоких кола метрах в пяти друг от друга, сделали на конце бечевок-куканов петли и набросили их на колья. Ребята, да и женщины тоже не поверили, когда проснулись, что их ожидают две большие живые рыбы.

— Мы их приручим, мы их приручим! — кричали ребята, когда вся компания пошла смотреть улов. Но вот и колья. Сначала даже показалось, что наши рыбы убежали. А потом увидели: вот они стоят, чуть шевеля плавниками, головами против течения, слегка натянув бечевки. Почти черные обе, большие, даже какие-то опасные, особенно сом с его огромной головой, ртом во всю голову, усами.

— Папа, подари мне твоего сома, он такой хороший, я буду с ним гулять, — взмолился Алеша.

— Я тоже хочу гулять со своей кошечкой. Я даже имя ей придумал — Мурка! — закричал Саша. А ведь неплохое имя, подумалось. Действительно, щука с ее немигающим взглядом хищника, с поперечными полосами на боках и мягким, как бы помахивающим хвостом чем-то напоминала кошку. Особенно в контрасте с сомом, похожим по сравнению с ней на большого дворового пса.

— Я тоже имя придумал — Кусака! — закричал Алеша.

— Лень, а не перекусают эти звери ребят? Ведь они такие здоровые, что даже подходить страшно, — спросила Женя.

— Не бойся. Им теперь не до кусания, — сказал Леня, снял петлю поводка Кусаки с кола и передал его Алеше: — На, прогуляй его. Только не отпусти.

Я тоже передал поводок Саше, и ребята гордо зашлепали по колено в воде вдоль берега пляжа.

Постепенно жизнь наша вошла в размеренное русло. Утро начиналось с того, что мы с Леней на одной из лодок мчались на другую сторону протоки, на остров, где, как оказалось, в глубине длинного извилистого залива одиноко жил со своей «старухой» лесник — крепкий, бородатый мужик лет пятидесяти. Там мы брали свежее молоко, иногда яйца и сметану. Ведь у лесника была корова, куры, утки, а дети его выросли, жили в Черном Яру, приезжали к отцу раз-два в месяц проведать. Он всегда шел провожать нас до маленькой самодельной пристани. Мы садились на борт одной из его больших, длинных, похожих на пироги лодок с установленным в центре почти корабельным мотором и еще полчаса разговаривали «за жизнь» и только потом отправлялись обратно. К этому времени вставали и женщины, бежали к воде окунуться и встретить нас. Наши примусы безнадежно засорились песком и перестали работать на второй день пляжной жизни, поэтому мы разводили костер, и женщины готовили на нем кашу с молоком и еще что-нибудь, варьировавшееся ото дня ко дню. К моменту, когда был готов завтрак, вставали дети. После завтрака женщины мыли посуду, младшие мужчины прогуливали Кусаку и Мурку, а старшие готовились к рыбной ловле или отдыхали, загорали на пляже, но вблизи лагеря, чтобы помочь женщинам, если будет надобность. Собственно, это был не совсем отдых. По очереди мы внимательно осматривали в бинокль все открывавшееся перед нами водное пространство. Но не только, вернее, не столько красота плеса привлекала нас. Мы искали, боялись пропустить «бой» жереха или чехони. А пока «боя» не было, второй заботой у нас были «муравьиные заботы». Все началось с того, что в первый же день мы обнаружили, что склон нашего обрывчика и песок, покрытый редкой травой, на котором стояли наши палатки, был населен муравьями. Рыжими муравьями, которые деловито бегали по своим муравьиным дорогам. Мы хотели уже переехать куда-нибудь, но оказалось, что, во-первых, муравьи были везде, а во-вторых, эти муравьи нас не кусали. Мы занимались своим делом — они своим. Но часто, отрываясь от наблюдения за ребятами и плесом, мы разглядывали муравьиную жизнь, которая кипела на невидимых тропинках. И вот, лежа на редкой траве у палаток и рассматривая песок и жизнь на нем очень близко, я вдруг обнаружил странное явление. В некоторых местах в песке были небольшие, сантиметров пять диаметром, воронки с очень крутыми стенками, такими крутыми, что, когда я дотрагивался до них травинкой, песок начинал осыпаться по стенкам воронки. И вдруг из этой воронки в меня брызнул заряд из песчинок, потом другой. Я присмотрелся и увидел, что на самом дне лунки сидит кто-то маленький и черный и стреляет струями песка вверх, на поверхность. Конечно же он и лунку себе выкопал таким способом и поддерживает ее в этом состоянии от естественного осыпания. Но зачем?

— Лень, отвлекись, посмотри-ка!

Леня, лежащий рядом и тоже разглядывавший муравьев, чуть придвинулся.

— A-а, и у тебя тоже. Это же муравьиный лев. Гроза муравьев. Смотри внимательно и потерпи немного.

И я стал смотреть. Мой лев восстановил глубину воронки, которую я ему чуть засыпал, и, перестав стрелять, сидел неподвижно засыпанный наполовину в песке на дне. А вокруг по поверхности все бегали муравьи, суетясь, иногда отбегая в сторону и останавливаясь как бы в рассеянной забывчивости. И вдруг один из них словно по рассеянности побежал в сторону от тропинки, где бегали другие его коллеги, и так же по рассеянности, не заметив обрывчика, угодил на край склона лунки. Песок под ним стал медленно оползать, а муравей вдруг начал работать лапками изо всех сил, и казалось, что он вот-вот вылезет. Но в этот момент кто-то на дне выстрелил зарядом песка, да так точно, что угодил прямо в муравья, и тот чуть соскользнул вниз. Чуть, но это «чуть» было больше, чем то, на которое он перед этим, казалось, поднялся. И опять муравей засуетился, пополз вверх по осыпающемуся склону, и черный кто-то опять по-снайперски стрельнул в муравья песком и опять попал, и опять муравей, потеряв равновесие, сорвался сразу на два своих корпуса вниз.

«Да что же это он делает? Надо помочь муравьишке! — подумалось. А потом: — Зачем? Пусть они сами разбираются в своей жизни…» И мы с Леней, не вмешиваясь, следили, как муравей, совсем обессилев или упав духом, перестал бороться, докатился почти до дна, и оттуда высунулась черная мохнатая «лапа», схватила муравьишку и утащила в ставший зыбким песок. И только сейчас мы увидели, как много таких же свежих, с острыми краями лунок на пути муравьишек. Даже страшно стало.

— Есть! — крикнул вдруг Леня, оторвавшись от бинокля, и вскочил. — Кажется, жерех бьет, поехали… — И мы побежали к лодкам, в которых наготове лежали спиннинги, блесны, сачки.

Две лодки мощными рывками быстро шли по сверкающей воде против течения. Легко гнать вперед пустые байдарки. А сейчас они были пусты. Правда, на передних сиденьях у меня сидел Саша, а у Лени его жена Женя, но их вес не в счет.