Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

— Игорь, Саша, когда будем подплывать к «бою» — не разговаривайте. Только шепотом. И смотри веслом не звякни, — говорил второпях Леня. — И еще — подходить будем снизу. Первым — я. Ты смотри, учись. Когда сделаю знак — пойдешь ты.

Я приотстал, и Леня оказался впереди, а еще впереди — пока еще далекое пятно маленькой битвы на воде: беспорядочно выскакивающие мальки, брызги, белые клочья пены, взмахи черных хвостов. Мы не рассчитали, поэтому пришлось перестать грести, дать возможность лодкам скатиться по течению. Оказалось, что пятно, в котором жерехи уничтожали, били стаю мелкоты, не двигалось по течению. Поэтому довольно быстро мы оказались ниже его и уже потом, осторожно, стараясь не звякнуть, не плеснуть веслом, начали подходить к пятну снизу. Когда подошли метров на сто, Леня дал мне знак подождать, и мы с Сашей стали лишь чуть подгребать, чтобы нас не сносило течение. Леня поднял, подготовил свой спиннинг, а гребла теперь уже только Женя. Лодка ближе, ближе к пятну, наконец перестала приближаться. Леня забросил спиннинг. Блесна попала хоть и не в центр, но в место, еще кипящее фонтанчиками. Леня резко махнул назад удилищем, но оно изогнулось, так как блесна уже зацепилась за что-то, а Женя перестала грести, и их лодка поплыла боком вниз по течению. А Леня за это время уже подтянул леску настолько, что было видно, как конец ее носится вправо и влево и что-то большое и серебристое выскакивает временами из воды все ближе и ближе к его лодке.

— У меня есть! Теперь давай ты!

И мы с Сашей начали подкрадываться. Но у нас дело шло хуже.

Саша не мог еще держать лодку, когда я бросал. А я сам сначала не мог попасть куда надо, а когда попадал — никто не хватал мою блесну. Негромкий окрик дал нам понять, что наше время истекло. Наступила опять очередь Лени. И опять они с Женей элегантно подошли к стае, и с третьего броска их лодка опять покатилась вниз по течению с добычей. Только после того, как Леня скатывался вниз уже с шестой рыбиной, мне вдруг тоже повезло, я поймал своего первого, хоть и небольшого жереха, и мы поплыли домой. Только через несколько дней я понял то неуловимое, что недорассказал мне Леня или я не понял из его рассказа. Однажды, когда мы с Сашей приближались-подкрадывались к «бою», мной овладело вдохновение, что ли. Я знал, что сейчас я поймаю. Я смело, легко забросил блесну, попал ею в бурлящий котел «боя» и сразу рванул удилище в подсечке. И… удилище согнулось от того, что кто-то еще невидимый потянул его на себя и в сторону. Так, значит, вот как надо ловить: резко выдергивать блесну сразу, как только она упадет на воду, не дожидаясь, клюнет или не клюнет рыба. Пусть она, увидев, что только что упавшая на воду блестящая «рыбешка» снова уходит вверх, сама бросится за ней и, хоть и на лету, поймает тройной крючок.

Мы скатились вниз по течению, сняли рыбу и снова вернулись, и мой прием опять сработал. Опять изогнулось удилище под сопротивляющейся пленницей.

— Саша, давай теперь ты попробуй. Только сначала послушай внимательно, я тебе объясню секрет.

Через несколько минут мы снова подкрались, и теперь уже я сдерживал лодку в течении. Саша ловко забросил свой маленький спиннинг, и, как только его блесна хлопнулась в воду, подняв невидимые среди других брызги, он резко махнул удилищем на себя, и… затрещала быстро катушка, вырвавшись из слабых пальчиков, разматывая леску вслед уходившей в глубину рыбине. Сашка ловил, ловил рожки-ручки катушки, но они только били его по пальцам. Но вот он поймал их и молча, без крика начал с трудом накручивать леску на барабан. Вот уже совсем рядом ходит из стороны в сторону огромная по сравнению с мальчиком рыба.

— Саша, давай я помогу тебе вытащить, а то сорвется.

— Нет, я сам! Я сам! — это уже почти навзрыд. И потом по-мужски: — Ты только помоги мне с сачком, папа…

Когда рыба уже была вытащена и мощно барахталась на дне лодки, там, где было место снятого среднего сиденья, мальчик, повернувшись назад на своем сиденье, долго еще держал ее, не давал ей высоко прыгать своими избитыми и сколотыми в кровь пальчиками.

— Ну что ж, теперь давай еще одну! — крикнул я весело. И вдруг сын взглянул на меня какими-то незнакомыми, грустными, почти старческими глазами: «Нет, не надо больше ловить сегодня. Поедем домой». А потом уже по-детски, капризно-нетерпеливо: «Ну поедем же домой скорее! Устал я, папа!»

Пришел день, когда мы стали думать о том, что нужно пополнить запасы хлеба. Наши соседи, у которых была карта местности, рассказали нам, что если плыть вверх по Ахтубе, то километров через двадцать пять можно доплыть до села Владимировка, где есть магазины, больница, базар и, конечно, можно купить хлеба. Еще раз сверившись с картой, мы решили, что можем, переправившись на ту сторону Ахтубы, дойти туда и пешком, сэкономив при этом километров десять. И мы с Леней начали готовиться к хлебному походу. Освободили рюкзаки, научили женщин, как пользоваться нашим одноствольным ружьем — на всякий случай, чтобы им было не страшно, закололи нашу «скотину» — сома Кусаку. Щука Мурка умерла предыдущей ночью, и было ясно, что сом, даже если его и выпустить, уже не жилец. Сом был пожарен, но ребята отказались его есть, и часть его оставили на утро, чтобы мы хорошо позавтракали. Но это было ошибкой.

На другой день мы встали рано, Женя перевезла нас на ту сторону, и мы пошли по чуть холмистым лугам, заросшим в низинках кустами и невысокими деревьями. Ни человека, ни звука. Только небо. И в то же время присутствие человека повсюду. Луга тщательно скошены. Кое-где стоят аккуратные стога, видны следы машинных колес. Поднялось и начало палить солнце. И тут я почувствовал, что мне плохо. Ноги не слушались, начало мутить, а потом вырвало раз, прошел метров двести, дошел до стога — второй. Прошел еще немного, до кустов, — третий. Желудок расстроился, в глазах темно. Вот тут-то я и вспомнил, что оставленные куски сома показались нам утром подозрительными, слишком теплая была ночь. Леня не стал его есть, а мне показалось, что ничего: не пропадать же добру.

Не знаю, сколько я прошел, шагая, как пьяный, держась за Леню, когда — о счастье! — впереди показался огромный, крытый сеном шалаш, около него стояли скамьи, сидели люди. Кое-как добрел до него и лег в его тень. Как сквозь сон слышал, Леня что-то говорил людям про вчерашнего сома, которого я съел утром, про то, что идем за хлебом. Помню заботливое лицо пожилого небритого мужчины, который заставил меня встать.

— Плохо твое дело, паря. Пей воду. Пей воду, — повторил он, приставляя к губам железную кружку. Зубы стучали о нее крупной дрожью. И опять рвало и рвало. — Вот что, паря, ты иди за хлебом, а товарища твоего здесь оставь. Мы присмотрим. Есть у нас для него кой-какое зелье.