Вячеслав Гончаров - На суше и на море 1987

В последний день нашей жизни у дуба-великана, когда палатки были сняты, разобраны и запрятаны в чехлы байдарки, уложены многочисленные коробки, которых совсем не уменьшилось, так как в них в пластиковых пакетах-мешках лежали в крепком рассоле специальным образом, по-Лениному, «пластованные», то есть разрезанные на две дольки вдоль хребта, но с нетронутым животом, золотистые от жира тушки жерехов и чехони, мы пошли в последний раз искупаться. И когда возвращались, поняли вдруг, какой родной нам стала поляна, и дуб, и прилетевший Орлуша. Катер запаздывал. Мы сидели в тени дуба на скамейках за не покрытым уже клеенкой самодельным столом, за которым теперь будут сидеть другие люди, и разговаривали о том, что конечно же на будущий год мы вернемся сюда. Об этом же мы говорили и с лесником и его «старухой», когда прогуливались с ними утром, обменивались адресами. Дети серьезно верили в это, но мы, взрослые, были слишком взрослы, чтобы не знать, что почти наверняка этого не произойдет и мы не вернемся сюда никогда.

Но вот и катер. Большой работяга — бывший буксир. Он уткнулся носом в берег, и по деревянной доске-сходне с набитыми перекладинками-порожками мы втащили вещи, сложили их на корме. Звякнул машинный телеграф, зашумела вода под винтом, отрабатывавшим задний ход. Потом опять звонок «Полный вперед», и вот уже остался за кормой и дуб с поляной, и ослепительно блестевший на солнце плес с пятнами жереховых «боев», и вдруг не очень далеко от нас высоко, весело выпрыгнуло из воды длинное, выгнутое дугой, покрытое сверху темными зазубринами с острым, как бы срезанным сверху носом-клювом, большое животное. Тускло сверкнув светлым брюхом на солнце, оно тяжело плюхнулось в воду, подняв фонтаны брызг. «Корявый играет», — сказал один из матросов восхищенно.

Катер рыбнадзора довез нас до своей базы, «затона», на низком левом берегу Волги. Вечерело. Усталая команда ушла по домам, тепло простившись с нами. Уже новая смена уйдет через час в ночной дозор. Рейсовый теплоход на Волгоград должен был прийти только утром, и какие-то люди, тоже не спросив ничего, открыли нам дверь пустовавшей на дебаркадере комнаты и разрешили в ней переночевать. На другое утро мы проснулись поздно, но до прихода теплохода было еще много времени. Я вышел на берег и пошел по твердому у воды песку пляжа, который, казалось, простирался до горизонта. Впереди, неизвестно как вытащенный туда, стоял подпертый с боков толстыми бревнами остов большого судна с широкими, округлыми, светло-красными от сурика бортами. Дул не сильный, ровный ветер. Занимавшая все пространство справа вода не была спокойной, гладкой. Уже высоко стояло солнце на безоблачном небе. И вдруг меня как толкнуло что-то: конечно же я видел все это. Я видел на картине это изысканное сочетание желтого, но какого-то блеклого песка до горизонта и светло-синей, но тоже не яркой, а какой-то приглушенной, как окончание современных песен, воды, уходящей в необозримую даль, желтовато-синей полосы высокого противоположного берега. Видел я где-то и это голубое и не голубое, блекло-белесо-голубое, в мареве небо, и не очень яркое, размытое солнце на нем. И этот широкий, чуть по диагонали мазок красного, но тоже не яркого, а приглушенного, сдержанного красного с примесью… трудно сказать чего, но так гармонично вливающегося в картину. И я вспомнил: конечно же Левитан и Репин, их «Свежий ветер» и «Бурлаки». Я когда-то удивлялся, как они додумались до такого утонченного сочетания красок. А это, оказывается, просто Волга. И ведь недаром Левитан нарисовал в «Свежем ветре» лодку с красным, тоже сдержанно-красным, парусом. А наверное, такого цвета парус и был на самом деле, ведь Волге середины лета так идет этот цвет. И тут же представились челны Стеньки Разина. Где-то здесь они ведь тоже ходили.

Далекий пароходный гудок поторопил. Прощай, удивительная, какая-то замкнутая сама на себя страна жереховых «боев», диких черепах, «ручных» орланов, муравьиных львов. Страна таинственного, охраняемого людьми «корявого»…

Очерк

Художник В. Горячев　

Для охотоведов-норильчан, сотрудников Института сельского хозяйства Крайнего Севера, Таймыр — нечто вроде громадного опытного поля или вивария, где лабораторными животными служат песцы, стада диких северных оленей, а в последнее время и овцебыков. Работы охотоведам хватает во все сезоны, но особенно много ее бывает летом, тем более в годы, когда они в очередной раз подсчитывают на полуострове диких оленей, определяют половой и возрастной состав стад (эти данные затем используются для разработки норм добычи животных). Учеты ведутся с воздуха, одновременно с нескольких «Аннушек» — как всюду называют безотказный самолет Ан-2. В 1966 году участвовать в подсчетах оленей довелось и мне, а моими компаньонами в большинстве полетов были Лев Николаевич Мичурин и Виталий Зырянов.

Ухоженные бородка и усы, негромкий голос, «хорошие манеры», как говорилось в старину, придают Льву Николаевичу облик кабинетного ученого. Но это только внешне. Он опытный полевик, талантливый натуралист. Мичурин даже признанный лидер (не по должности, а по существу) среди своих коллег. А это немало. Каждый из здешних охотоведов — яркая индивидуальность, каждый и полевик, и натуралист. Мичурин недавно защитил кандидатскую диссертацию. Но конечно, дело не в этом: у некоторых сотрудников тоже диссертации на подходе. Есть во Льве Николаевиче что-то неуловимо привлекательное, располагающее. Отсюда, должно быть, и его лидерство. Виталий Зырянов молод, в институте он недавно, но явно «пришелся ко двору». Не случайно в кругу охотоведов его ласково зовут Витюшей.

Полет продолжается уже не один час. Гул мотора то пропадает — ко всему привыкаешь, к гулу тоже, то вдруг «прорезается», выводит какую-то нехитрую мелодию. Для лучшего обзора и фотографирования в самолете есть три иллюминатора («блистеры» — как говорят летчики). У переднего справа сидит Мичурин, слева — я, сзади, у двери, — Зырянов, перед ним на сиденье самые разные фотоаппараты. Витюша занимает в институте должность старшего лаборанта, но слывет чуть ли не лучшим фотографом.

Под самолетом проплывают бурые увалы, зеленеют низины, синеют озера, мелькают белые точки: на увалах это совы, в низинах — куропатки, над озерами — чайки. На воде озер темные пятнышки — табунки гусей. Олени то подолгу не видны, то встречаются большими стадами. Светлые в эту пору, они появляются под самолетом каждый раз неожиданно. Показывается сначала кучка животных, потом их становится больше, больше, и вдруг сразу стадо заполняет всю тундру до самого горизонта. Мчатся галопом крупные рогачи-самцы, мчатся важенки-оленухи, не отстают от матерей рыжеватые телята.