Олег Попцов - На суше и на море 1986

Я лежал на травах этой степи, поросшей диким чесноком, и прозрачные, как небо, мысли кружились в моей голове. Я вслушивался в голос ветра и размышлял порой о странных людях с коричневыми лицами, которые веками пересекали караванными тропами, ведущими из Маньчжурии в Гималаи, в Непал, а затем в солнечную, пряную, благовонную Индию с миллионами курительных палочек, эти однообразные тысячи километров под переливчатым монгольским солнцем, пока не добирались до цели.

Вдруг неподалеку от меня раздался звонкий голос бубенцов. Верблюды?

Нет. Поднял голову и взглянул. И застыл, не в силах оторваться от зрелища, которого никак не ожидал именно здесь, так далеко от России, от привычных сердцу и уму степных просторов.

По проросшей степи шли трое в раздуваемых ветром халатах. Первый, в белесой войлочной шляпе, опередивший остальных метра на два, внимательно глядел на свои руки, в которых держал раздвоенную, очищенную от коры ветку, черенок которой поднимался почти вертикально. Друзья его осторожно двигались за ним справа и слева и тоже не отрывали внимательных и блестящих черных глаз от мерно колеблющегося черенка.

Лозоходцы! Здесь, в Монголии? Вот неожиданность! Но с другой стороны, где же им и быть, как не здесь, километров за двести от Онона, бурливого притока Амура с упруго виляющими хвостами в его быстрой воде хариусами, и вдали от мутной реки Керулен, переполненной сомами и сазанами. Воды-то здесь нет! Был ручеек какой-то — вот его сухое ложе — да сгинул. А рядом лошадиные табуны, коровы, стада, покорно жующие подгорелую травку. Они пить хотят! Вот и приходится, худо-бедно, употреблять нехитрые водоразведочные снасти, пусть даже в простой надежде на то, что где-то на пересечении водоносных жил залегла в полутора-двух метрах под поверхностью какая-никакая, а вода…

Посмотрел издали. Не подошел, чтобы не мешать. Ритуал есть ритуал, и не стоит непосвященному вплетать в него свои любопытные взгляды. Отправился по своим делам, удивленный необыкновенной встречей, надолго оставшейся в памяти. А потом, через несколько лет, встретившись со старым другом, бродягой-геологом, три четверти сознательной жизни проведшим «в поле» и много лет проработавшим здесь, в Монголии, в Гоби-Алтайском аймаке, в поисках воды научно зарекомендовавшими себя методами, спросил у него о монгольских лозоходцах. Услышал ответ: «Я их не встречал. Но почему бы и нет? Все хорошо, что приносит пользу».

Итак, жив еще этот старинный способ познания недр планеты.

Но всем ли известно, о чем идет речь?

Не задумывались ли вы, где наши древние предки брали руду, из которой ковали мечи, отливали бронзовые зеркала, чеканили монету с гордыми профилями неистовых властелинов? На дороге, что ли, находили? Самородки? Ну что ж, пойдите поищите где-нибудь неподалеку хотя бы небольшой кусочек самородного золота, не говоря уж о меди.

Ну да, рудники. Глубоко под землей трудились несчастные рудокопы, рабы, денно и нощно взламывая куски породы. Да что там под землей! На горы взбирались но головоломным кручам и вгрызались в их каменные бока.

Несколько лет назад попалась мне на глаза статья, где говорилось о древних горняках, о том, что они с удивительной точностью могли отыскивать месторождения железных руд. Обнаружена, например, старинная штольня, пробитая наклонно к рудному телу, залегавшему на стометровой глубине. Чем же объяснить умение рудознатцев определять, что именно в данном месте находится месторождение, ведь на поверхности ничего не заметно?

Автор подошел к вопросу просто: у древних была изощренная наблюдательность, они могли подмечать конфигурацию, оттенки цвета компонентов горных пород и правильно судить по ним о геологическом строении участка. Они искали интуитивно, но интуиция у них была развита блестяще…

Интересное объяснение. И — несообразное. Ведь «умение подмечать конфигурацию, оттенки цвета компонентов горных пород» — это уже наука, требующая многолетней традиции, требующая учеников и учителей, знания определенных закономерностей строения земной коры. Ничего подобного, естественно, в те далекие времена не существовало, что автор сообщения и подтверждает незаметно для самого себя: «Интуиция у них была развита блестяще».

Однако что это такое — «блестяще развитая интуиция»? И может ли она проявиться без предварительного знания предмета? Попробуйте, например, развить в себе интуицию и «изощренную наблюдательность», если вы не имеете никакого понятия о геологической науке и не можете отличить медную руду от железной!

Разгадка проста: рудознатцы пользовались самым примитивным поисковым прибором — лозой, «волшебной палочкой», в которой, конечно, нет ничего волшебного. В чем же суть ее действия?

Выбиралась небольшая развилка наподобие буквы «У» с углом расхождения ветвей от 25 до 50 градусов. Считалось, что самые лучшие «приборы» получаются из орешника, но пользовались и вязом, кленом, кизилом, ясенем — как сухим, так и свежим деревом. Да и не только деревом. Подобные индикаторы делали также из китового уса, камыша, металлической проволоки. Ветви дерева должны иметь примерно одинаковую толщину и способность сгибаться под прямым углом, не ломаясь. Длина их, как правило, 40–55 см, лишние ответвления тщательно обрезались, нижний, прямой конец ветви был не длиннее 8 см. Когда для поисковых целей применяли камыш, то брали два стебля толщиной в современный карандаш и связывали их с одного конца бечевкой или пучком травинок — минутное дело! И приступали к работе.

Так вот, берет лозоходец — а к таким людям в древности относились с особым почтением — в обе руки индикатор, прижимая локти к телу и сгибая руки в локтях примерно под прямым углом. Подобная «хватка» практикуется с незапамятных времен и наиболее распространена. Ладони направлены вверх, тыльная сторона — к земле. Пальцы охватывают концы ветвей таким образом, чтобы они слегка высовывались между основанием указательного и большого пальцев; сами же концы ветвей слегка сгибаются у мизинцев так, чтобы они образовывали прямую ось вращения. Держат лозу, как правило, крепко, устойчиво, слегка сближая ветви, чтобы они пружинили. Перед началом поисков она должна пребывать в горизонтальном положении, так чтобы короткий общий конец был слегка приподнят.

Ну а что дальше? А дальше вот что. Лозоходец не спеша начинает шествовать по местности. И гам, где под поверхностью земли находится какая-либо неоднородность — а ею может оказаться пустота, старый фундамент, рудное тело, водяная жила — и едва только человек ступит на границу этой неоднородности, лоза тут же повернется вверх или вниз. Почему? Ответим на этот вопрос несколько позже, а пока попробуем представить себе, как могло возникнуть знание об этом методе.