Константин Стогний - Волки траву не едят

– Ну, все мы немного сумасшедшие. Я, например, в сорок семь лет женюсь. Друзья говорят, что я сошел с ума…

– …Сеньор Лавров, – перебила Марта, – этот человек действительно не в себе. Его привели индейцы. Он какое-то время жил у них, а потом они привели его к нам, в нашу больницу. У нас нет психиатрической лечебницы, но мы его взяли. Выделили ему отдельный домик и содержали его там.

– А как его зовут? – поинтересовалась Анабель.

– Флинт. Так его называли индейцы, – ответила Кордес.

– Флинт. Это точно Кремень, – удрученно произнес Лавров по-русски.

– Почему вы так уверены? – удивилась Анабель. – В Южной Америке издавна много русских и украинцев.

– Потому что flint – это «кремень» по-английски. Или pedernal по-испански, или feuerstein по-немецки… Ешкин кот, Серега двинулся! Как же так!..

Виктор был вне себя от злости. Сергей Кремень, в прошлом кадровый офицер, боевой пловец, герой… Да, болезнь не щадит никого. Хоть бы вырвать его отсюда. Дома хоть на ноги поставят. А тут что? Уколы на нем будут испытывать?

– Говорите, пожалуйста, по-немецки или по-испански, – вежливо, но настойчиво попросила Марта Кордес.

– Скажите, фрау Марта, – обратился Виктор к немке на ее родном языке. – А сейчас здесь нет Флинта?

– Нет-нет, начальство велело передать его каким-то неведомым людям, мы и передали. Скажу честно, с радостью это сделали. Он совершенно безумный был этот русский. Все что-то чертил, писал, потом все бумаги рвал и требовал огня, чтобы сжечь.

– А на каком языке вы общались с этим, как вы говорите, русским, фрау Кордес? – поинтересовался Лавров.

– Когда он находился в помутненном сознании, то кричал что-то как будто по-русски. Ужасный язык. Когда его слышишь, то кажется, что тебя проклинают. А когда этот Флинт приходил в себя, то говорил по-немецки. Не как немец, конечно, но понять было можно.

– Вы покажете нам его домик, уважаемая фрау Кордес? – нетерпеливо спросил Виктор.

– А зачем вам это? – спросила подозрительная немка, опять уставившись на Лаврова.

– Я знаю его привычки и сразу пойму, тот ли этот Флинт, которого мы ищем, или это просто совпадение.

– Хорошо, пойдемте, я вас провожу, тут недалеко. После него там и не жил никто.

Они спустились с крылечка и прошли по тропе. Марта Кордес шла впереди, попутно показывая рукой на различные «достопримечательности», явно вынесенные в «передний угол» для любопытствующих журналистов и общественников: детская площадка с белыми кроликами, приемная фельдшера, левада с двумя пони, голубятня. По деревянным ступеням они поднялись на террасу импровизированной психиатрической лечебницы. Марта отперла дверь. В лицо Лаврову пахнуло застоявшимся воздухом, сквозь жалюзи падали на пол полоски света. Гостиная была большой и нарядной, с индейскими циновками на простом деревянном полу, крестьянской мебелью в виде круглых табуреток. Комната была чисто прибрана. Она не производила впечатления помещения, которое в спешке покинул жилец.

– Мне надо отлучиться, – сообщила фрау Кордес. – Вы пока осмотрите, что хотели, а я за вами приду.

Как только немка отошла на безопасное расстояние, Анабель сразу же накинулась на Виктора.

– Какого черта ты назвал меня своей невестой?

Анабель была настолько рассержена, что не заметила, как обратилась к Лаврову на «ты». И с этой минуты на «вы» они друг к другу уже не обращались.

– А что? Нужно было назвать женой? – вопросом на вопрос ответил украинец.

– Еще чего не хватало! – фыркнула аргентинка. – Жених нашелся!

– Еще какой! – воскликнул Виктор. – Знаешь, что мы сейчас с тобой будем делать?

Он откинул одеяло одинарной деревянной кровати и иезуитски улыбнулся.

– Что? – испуганно спросила Анабель и отошла на шаг назад.

– Не обольщайся… Будем искать, что в этой комнате оставил Кремень. Если это действительно был он.

Феррер отворила дверцу шкафа и заглянула внутрь. Шкаф был битком набит исписанными по-русски бумагами, акварелями и рисунками гуашью. Виктор, уже полгода ощущавший возрастные изменения зрения, прищурился и быстро осмотрел все бумаги.

– Бред какой-то, – сокрушенно пробормотал он. – Неужели и правда у Сереги крышу свернуло?

– А вдруг это произведения искусства? – спросила Анабель.

– Какого еще искусства? – сердито спросил Виктор. Он действительно было очень расстроен.

– Как, например, живопись безумного Ван Гога, который рисовал фекалиями, когда у него отнимали краски, – блеснула эрудицией аргентинка.

Виктору было не до дискуссий об искусстве. Он в измождении сел на стул.

– Я хорошо знаю Сергея Кремня. Какой из него творец? Вот руку кому-нибудь сломать в трех местах или ударить так, чтобы глаза закатились и не выкатились обратно – это да…

Анабель с ужасом посмотрела на Виктора, и тот решил, что не стоит пугать девушку.

– Я имел в виду точные науки – военная топография, теория электро– и радиоцепей, основы радиолокации и так далее.

– А-а-а, – Анабель сделала вид, что поняла, хотя ясно было, что ничего не поняла совершенно.

Путешественники снова принялись перебирать бумаги и рисунки.

– Вот, на каждом листочке «Гитлер жив» написано, – воскликнула Анабель.

– Ничего особенного. У нас «Ленин жив» одно время почти на каждом доме писали, но, тем не менее, он от этого не ожил.

Лавров осмотрел ящик для обуви. Он был пуст, если не брать во внимание кусок прозрачного пластика, который постелили, чтобы не пачкать деревянное дно. Виктор достал пластик и выпрямился, посмотрев через него на свет.

– Анабель, такие слова как Чайтен… Пуйюуапи… Милимойю тебе что-то говорят?

– Это названия вулканов у нас в Патагонии. Чайтен – еще поселок есть такой.

– Знаю, детка, знаю. Это топонимы. А сама местность, без их указания, на электронной почте у твоего дяди. Вот еще одно подтверждение, что я был прав и что тут действительно жил Сергей Кремень. Он и отправил карту твоему дяде…Так, секунду. Посмотри в окно. Никто не идет?

Анабель стала у окна, а Лавров еще раз откинул одеяло, положил пластик с буквами, крестиками и стрелками на белую простынь и сфотографировал на свой смартфон.

– Мы, конечно, пообещали фрау Кордес не фотографировать «Виллу Бавиера», но это и не вилла вовсе, а кусок пластика из-под обуви.

Не дождавшись Марты Кордес, Виктор и Анабель вернулись в аккуратную столовую, где недавно угощались айнтопфом. Это была комната с большим количеством окон и дорогим фаянсовым сервизом на столе. Стены были украшены полками с разнообразными цветными горшками, пивными кружками с гербами немецких городов и германскими цинковыми тарелками. Здесь уже все было убрано: ни грязной миски, ни пустой чашки.

Фрау Марта где-то запропастилась. Лавров связался с Абелем Касти по мессенджеру и передал фотографии пластика из «домика Флинта». Топонимы Чайтен, Пуйюуапи, Милимойю идеально легли на карту местности, которую Касти получил от Кремня по электронной почте. Сомневаться не приходилось: это Патагония. Ребус был практически разгадан. Вот только самого кладоискателя не нашли, но это временно, след-то есть. Ниточка ухвачена.