Эрик Вейнер - Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой

Исландская темнота относится к категории своей собственной, скупой темноты, которая не показывает ничего и, если бы могла говорить, вероятно, сделала бы это с толстым нью-йоркским акцентом: «Эй, парень, у тебя проблемы со зрением?» Эта тьма в течение нескольких месяцев каждый год проглатывает Исландию, душит ее, упаковывает ее с головы до ног, как одно из тех буркини, что носят некоторые мусульманские женщины. Такая же черная и глухая.

Как, интересно, думаю я, глядя из окна моей гостиницы в черное небытие, могут исландцы быть счастливыми под этим покровом темноты? Я всегда связывал счастливые места с пальмами и пляжами, прохладительными напитками и, конечно, плавучими барами. Это рай, не так ли? Глобальная индустрия туризма, безусловно, хочет, чтобы мы так думали. Блаженство, говорят нам из рекламных роликов, лежит где-то там, где солнечно и восемьдесят градусов по Фаренгейту. Всегда. Наш язык тоже отражает это. Счастливые люди имеют жизнерадостный характер и всегда смотрят на светлую сторону жизни. Несчастные люди обладают темными душами и источают черную желчь.

Но исследователи, составившие Всемирную базу данных счастья, рассказали нам, что в очередной раз мы ошиблись. Климат важен, но не так, как мы думаем. Учитывая все обстоятельства, холоднее — счастливее. Последствия этого огромны. Может быть, мы все должны проводить отпуск в Исландии, а не на островах Карибского бассейна. И глобальное потепление приобретает дополнительное значение. Мало того, что оно угрожает опустошить экосистему, вызвать наводнения в прибрежных городах и, возможно, привести к концу жизни на Земле, это, вероятно, также серьезно скажется на нашем счастье. Это может быть самая неудобная правда. Теории имеются в большом количестве, почему в холодном или умеренном климате живет больше счастливых людей, чем в теплых тропиках. Моя любимая теория, которую я называю Борись-Или-Умри. В теплых местах эта теория утверждает, что жизнь слишком легка. Ваш обед просто падает с кокосового дерева. Сотрудничать с другими не обязательно. В более холодных местах сотрудничество обязательно. Все должны работать вместе, чтобы обеспечить хороший урожай или сытный улов рыбы. Или все умирают. Вместе. Необходимость может быть матерью изобретения, но взаимозависимость является матерью любви. Мы, люди, нуждаемся друг в друге, поэтому мы сотрудничаем, в первую очередь по чисто эгоистическим причинам. В какой-то момент первоочередные потребности исчезают, и остается только сотрудничать. Мы помогаем другим людям, потому что мы можем или потому, что это заставляет нас чувствовать себя хорошо, а не потому, что мы рассчитываем на какую-то будущую окупаемость. Для этого существует слово: любовь.

Мне отчаянно нужно выпить чего-нибудь крепкого. Для исследовательских целей, конечно. До моей поездки люди, знакомые с Исландией, сказали мне, что для того, чтобы действительно узнать сыновей и дочерей викингов, мне нужно было наблюдать за ними в их естественном состоянии: пьяными.

К счастью, я прибыл в субботу, в самый разгар декадентского исландского уик-энда, который не следует путать с трезвой исландской неделей.

Все пьют в меру, как считают они, но не в умеренных количествах. Вполне приемлемо доводить себя до состояния пьяной комы в выходные, но выпить бокал Шардоне во вторник вечером — это уже алкоголизм. Исландцы приписывают эту странность, как и все их грешки, прошлому викингов. Теория выглядит следующим образом: в суровые дни, давным-давно, люди никогда не знали, когда может прибыть следующий улов рыбы или урожая овощей, поэтому, когда они получали ее, то пожирали ее с жадностью. Конечно, в настоящее время не существует нехватки чего-либо в Исландии, за исключением солнечного света, но старый менталитет разгула остается. Только больше удовольствия.

На самом деле, лучшее объяснение, которое я слышал про пьяные выходные, дал мне загорелый пингвин. Хорошо, не настоящий пингвин, но исландец по имени Магнус, который живет в Майами-Бич. Когда мы встретились на обеде в один прекрасный день, я сразу же вспомнил об образе загорелого пингвина. Я попытался, но не смог вытеснить из моего сознания в течение двух часов, что мы ели и пили в книжном магазине-кафе. Магнус считает, что исландцы так много пьют, потому что население настолько невелико. Они видят одни и те же знакомые лица изо дня в день. К концу недели им нужен перерыв, но с острова выбраться не так просто. Таким образом, они много пьют, и вдруг все эти знакомые лица выглядят немного менее знакомыми.

— Это вроде как надеть новую пару очков, но с другими диоптриями, — объясняет мне загорелый пингвин. — Мир выглядит немного по-другому, немного менее знакомым.

Здесь, в Рейкьявике, столице Исландии, есть бар прямо рядом с моим отелем. Он называется SIRKUS. Фасад окрашен в ярко-красные и зеленые цвета, будто на Карибском острове, а не в холодном, темном Рейкьявике. Я спрашиваю парня на ресепшене, может ли он рекомендовать его. Он быстро оглядывает меня, прежде чем объявить:

— Я не думаю, что это для вас.

— Вы предполагаете, — я говорю, делая все возможное, чтобы звучать обиженным, — что я недостаточно хорош для этого бара?

— Не совсем. Я предлагаю вам послушать панк-музыку и прикупить одежды в секонд-хенде.

Он прав. Я осматриваю себя и отправляюсь в несколько более взрослое заведение, которое он мне рекомендовал. Бар действительно взрослый, если считать взрослым человека 1982 года рождения. Много деревянных панелей и дорожек освежения. Музыка из автомата подозрительно попсовая.

Я заметил группу молодых исландских мужчин, сидящих за столом, собравшихся вокруг центральной части: две большие бутылки Tanqueray, удобно расположившиеся в ведре со льдом. Ясно, что они приготовились серьезно провести время.

Я заказываю пиво, которое стоит столько же, сколько высшее образование в некоторых странах. Высокая стоимость алкоголя (и почти всего остального) в Исландии — еще одно объяснение их особой культуры пития. Поскольку выпивка стоит дорого — если вы не напились, то зря потратили время. Трудно спорить с такой крепкой скандинавской логикой.

Исландия имеет длинную и витую историю с алкоголем. Страна экспериментировала с запретами примерно в то же самое время, когда это делали в США, и примерно с тем же успехом. Запрет был снят в 1930 году, и исландцы до сих пор пьют от души. Как ни странно, правительство продолжает запрещать пиво в течение многих десятилетий, по-видимому, стремясь к тому, чтобы люди оставались трезвыми всю неделю, а не перемежали пьянство несколькими днями трезвости. И, наконец, в 1989 году запрет на пиво был снят, и исландцы сложили рюмки и подняли свои пивные кружки. Один исландский психолог сказал мне: «Исландцы, чтобы напиться, использовали крепкие спиртные напитки, такие как водка, теперь они упиваются вином и пивом». Он сказал, что это то, как он представлял прогресс.