Клод Фаррер - Прогулка по Дальнему Востоку

На первых порах вы уверены, что никогда к этому не привыкнете, а, тем более, ничего в этих криках не разберете. Заблуждение: научиться китайскому языку не так трудно, и язык этот по-своему прекрасен.

Домики так малы, что трудно представить себе, что в них можно жить. Однако, в них живут и помещаются, притом, целыми толпами… Китайский дом всегда в один этаж, но желтые семьи кишат не только внутри, — они уместились и вокруг, всюду, где только можно приткнуться! Здесь слились воедино, — крики, солнце, шум, беготня, и над всем, победно торжествуя, китайский запах, тот ужасный запах, о котором я уже говорил однажды.

Но не пора ли бежать от этой вони?.. Выйдем в поля… Они обработаны прекрасно. И неудивительно, — подумать только, что в Китае, равном по пространству едва половине Европы [11] Здесь имеется в виду не Китайская империя, а Китай в тесном смысле, насчитывающий, по Шреккеру, 380 миллионов жителей при территории в четыре приблизительно миллиона кв. километров ( Прим. авт .). , приходится в среднем по сотне жителей на квадратный километр, — а всего четыреста миллионов душ. Понятно, что ни одна пядь земли не пропадает даром. Необозримые пространства рисовых полей, поля «сорго», хлопка, ячменя и чего угодно… Вы встретите здесь поселян, толкающих перед собой классическую китайскую тележку, колеса которой достигают двух метров в диаметре и которая скрипит на всю окрестность.

Мне помнится, как я однажды прогуливался по дорогам Гайнана с одним адмиралом, ныне умершим, — адмиралом Бомоном, — и генерал-губернатором Индо-Китая Полем Думером. В то время, как с нами поравнялась китайская тележка, я стал свидетелем следующего между ними диалога, диалога весьма характерного и показывающего ясно, что такое Китай и какими глазами надлежит смотреть на него.

Недавно прибывший на Восток и незнакомый с ним Поль Думер взглянул на повозку, испускавшую с каждым поворотом колеса вопль, способный разодрать любое сердце, послушал, покачал головой и сказал:

— Достоин удивления народ, который за четыре тысячи лет не сумел усовершенствовать свою тележку!

Но генерал Бомон, пожилой человек, знавший все, ответил на это:

— Достоин удивления народ, который изобрел такую тележку за четыре тысячи лет до Паскаля!

В Китае мы неизменно будем встречаться с подобными противоречиями, перед нами всегда будут необычайные, грандиозные, гениальные, превосходящие наше понимание вещи рядом с детски-беспомощными, сохраняющимися то ли в силу странных суеверий, то ли в силу обычаев непонятных, — разумеется, непонятных для нас, пришедших из Европы… Тут, с одной стороны Китай реальный, сильный многочисленностью жителей, их сметливостью, их трудолюбием, а с другой, Китай, сошедший с рисунка на ширмах, Китай вазочек и горшочков, с болванчиками, сидящими на бумажных циновках, подняв оба указательных пальца.

Нужно немало стараться, чтобы понять, как могут оба эти Китая не только уживаться параллельно и в добром соседстве, но и дополнять друг друга в конечном итоге; и что один не более, как тень другого, тень чудовищно-измененная… Но не беспокойтесь! — мы с вами поймем…

За городом мы снова натолкнемся на китайское кладбище, — бесконечную равнину, по которой рассеяны скромные могилы, маленькие кучки земли, расположенные тесными рядами. Увидим деревню.

Сначала нам покажется, что это лес, — деревни на этой равнине, распаханной вдоль и поперек, всегда огорожены густой зарослью деревьев.

Итак, — это не лес! А вот и домики! Войдем…

Подойти к домику можно по тропинке через рисовое поле, вернее — по плотине, возвышающейся между двумя широкими прудами, где растет рис, купаясь в воде. Войдем через калитку в ограде.

Если до вечера еще далеко, то по всей деревне мы не найдем никого, кроме женщин и детей; мужчины на работе. Мы встретим очень мало страха перед нами, еще меньше любопытства и никакого гостеприимства. Минут через пять вокруг нас соберутся дети, поглядывая на нас глуповато, но без робости и отвращения.

В южном Китае, который знаком мне более всего и, в частности, в провинции Куанг-Тунг, где я жил, я никогда не видел враждебности со стороны жителей; каждый раз, когда возникало какое-либо недоразумение, я всегда убеждался, что виноват был кто-нибудь, и этот кто-нибудь никогда не оказывался китайцем. Однако, будьте осторожны, далеко не все китайцы одинаково благоразумны, и в Китае столько же бандитов, сколько и в другой стране. Но все же те из них, которых можно назвать профессиональными разбойниками, вызывают в китайцах отвращение…

В Куанг-Шу, когда в 1898 г. Франция заняла полуостров, у нас создались наилучшие отношения с туземным населением. Особенно на маленьком острове Но-Хо, где мы высадили сотню людей при трех офицерах. У ворот миниатюрного форта расположился базар, где торговля шла с утра до вечера.

Внезапно один из солдат сошел с ума и, вырвавшись, убежал. Вероятно, что, убежав, он вел себя неважно и причинил немало зла туземцам; и тем не менее, на пятый день жители привели его к нам, связанного, как колбаса, но без единой царапины, и попросили держать у себя; с последним нельзя было не согласиться, так как он устраивал гадости и его действительно лучше было не выпускать. Сумасшедший плохой товар для экспорта…

В общем, китаец очень мягок. Конечно, существуют, как я уже говорил, китайские разбойники, подобно апашам и другим преступникам Парижа.

Вернемся, однако, к Куанг-Шу-Уану, занятому мной одним из первых. Едва мы прибыли, как какой-то китайский купец уже явился со своими товарами и завязал оживленный обмен. Китайцы необыкновенные коммерсанты, — поймать его на каком-нибудь промахе нелегко. Я, по крайней мере, пробовал и не мог.

Мой купец из Куанг-Шу торговал консервами, сгущенным молоком, сушеным мясом и пряностями. Однажды я вздумал позабавиться и разыграть требовательного покупателя:

— А что, у тебя найдутся струны для виолончели?

Китаец подумал, попросил объяснить, что такое виолончельная струна, и ответил весьма хладнокровно:

— У меня их нет, но во вторник будут.

И во вторник они у него были. Откуда достал он их, покрыто мраком неизвестности…

Другой раз я вздумал попросить его устроить мне площадку для игры в теннис. Он опять-таки потребовал объяснений, особенно налегая на размеры и форму. Расспросив обо всем и узнав, что площадка должна быть гладкая, твердая, столько- то метров длиной и столько-то шириной, он пообещал удовлетворить мое желание через одиннадцать дней. На одиннадцатый день действительно я уже играл на безукоризненной площадке.

Изумленный и восхищенный, я собирался заплатить ему, но китаец отказался.