Павел Пашков - Ярость Севера. Книга первая

– Нет, я просто… Я очень рада видеть тебя, Паль. – Астрид наклонила голову вниз, опустив глаза на землю. – Я ждала тебя.

– У меня есть подарок для тебя, Астрид Пестрокрылая! – конунг нежно взял девушку за плечи и повернул в сторону пестрого коня. – Это тебе! Пестрый конь, имя можешь дать сама.

Девушка, очарованная красотой животного, подошла к нему, чтобы погладить. Конь, прирученный к незнакомым людям, сразу поддался, наслаждаясь поглаживаниями по своей гриве.

– Вот! – Паль протянул девушке большую суму. Здесь платье и теплая верхняя одежда! Это моей матери. Возьми и переоденься! Ты едешь со мной.

– Куда? – Астрид посмотрела на конунга испуганным взглядом.

– Домой. Я теперь конунг Йорвика и хочу, чтобы ты отправился в город вместе со мной. Отныне ты будешь жить со мной.

– Я не рабыня…

– Нет! – воскликнул Паль. – Конечно же, нет! Ты едешь ко мне, свободной женщиной! И никто более не назовет тебя рабыней. Я даю тебе свое слово.

Двенадцать всадников возвращаются в Йорвик. Впереди всех несется Астрид на пестром коне. И чудится ей, что она летит и этот полет, дает ей новые силы. Девушка запевает песню, и ее слова улетают назад, к пастбищу, домику из бревна и всему тому, что осталось позади. На заснеженную дорогу падает руна Ансуз – руна порядка, звука и жизненной энергии. Это свершение, победа и легкость в крыльях. Ветер нежно ласкает лицо, рыжая коса расплетается на лету и пламенем костра, развевается по ветру. Но внезапно, из облаков на небе, складывается руна Гебо – и порядок нарушается, получая подарок нужно что-то отдать взамен. Великое равновесие, что делит жизнь и смерть на равные рубежи, требует вернуть долг за врученный дар. Солнце затягивают мрачные тучи, налетает сильный ураган и снова начинается снегопад. Астрид одной рукой, на лету, накидывает на себя капюшон и крепче ухватывается за поводья.

Ниялль открыл глаза. Белая пелена отступила и мутное сознание стало выдавать некоторые образы. Первое, что мелькнуло в голове: «где я» спуталось с мыслями: «что с моими ребрами», он опустил тяжелую руку себе на грудь, и боль отозвалась раскаленными кинжалами по всему телу. Изувеченные, сломанные ребра, как попало были расположены под толстой кожей, на которой чувствовался огроменный шрам. Точнее сказать еще не шрам, а скорее стянутая нитями кожа. Ниялль с трудом приподнял голову. Дышать можно только ртом, такое ощущение, что носа нет вообще. Он откинул медвежью шкуру с себя и посмотрел на некогда могучий торс: огромная рана от топора на груди была криво, но тщательно сшита нитями. Кожа уже немного стянулась и даже покрылась легкой корочкой. Зрелище ужасающее, словно непонятные предметы из тела выпирают наружу. Единственное, что сдерживает их, это грубая человеческая шкура, которая не дает этим острым костям выбраться из плоти. Ниялль нервно положил свою руку на лицо, оно все опухшее болело от каждого прикосновения. Нос всмятку. Глаза залиты огромными синяками. Он громко застонал и вытянувшись на жестком лежаке стал нервно сжимать кулаки. Через некоторое время Ниялль снова открыл свои глаза и уставился в потолок. Чьи-то шаги раздались на улице, заскрипела старая, дырявая дверь и в землянку вошел Херлиф.

– Отец!!! Мой отец!!! Я нашел тебя! Да-да-да!!! Нашел! Херлиф нашел своего отца!!! – безумный старик стал буквально плясать в этой итак тесной землянке, задевая имеющуюся в доме утварь, которая от длинных конечностей старика с шумом падала на пол. К слову сказать, пусть землянка желала оставлять лучшего, а вот то, что было в ней, не могло не порадовать глаз. Все углы были завалены золотыми и серебряными украшениями, посудой, повсюду были развешаны великолепные заморские шубы, шкуры и одежда. На стенах висели прекрасные топоры, ножи, арбалеты. Казалось, что это домик торговца, который поспешно свалил в своем доме весь товар от непогоды. Херлив схватил большой металлический чан с водой и поднес его к Нияллю.

– Мыться! Отец надо быть чистый! Мыться! Мыться! – он посмотрел на него взглядом полным любви и заботы. Ниялль был не в том положении, чтобы рассматривать добродушность горбатого старика, ему нужно было понять, что происходит и почему этот старый пень называет его отцом. Он через сильную боль поднялся с лежака и уселся на самый край, протянув к Херлифу свои руки. Безумный старик, недолго думая, сунул в них чан с водой и пристально уставился на гостя.

– Мыться!! Мыться!!!

– Мыться, мыться… полудурок! – пробурчал себе под нос Ниялль и медленно, заглянув в чан с водой, увидел свое отражение. – Ну и урод же я… – и, правда, зрелище было не из приятных. От прежнего брутального Ниялля не осталось и следа. Сейчас на лежаке сидел и не он вовсе, а редкостный урод, страшилище с расквашенным лицом. Нос был превращен в лепешку, все хрящи переломаны и уже начали срастаться в таком положении. Что касается худого лица, то теперь оно больше похоже на задницу овцы, чем вообще на мужчину. Ниялль попытался через силу улыбнуться, но губы практически не двигались и каждое лишнее движение, заставляло все лицо гореть огнем. От злости, он бросил чан с водой на пол. Старый Херлиф испугался, отскочил в сторону и спрятался за дверь, проглядывая одним глазом через прогнившую в доске дыру.

– Отец злой!!! Отец шумит!!! Пугает сына!!!

– Какой на хрен я тебе отец, тварюга ты болотная? – Ниялль уже, не выдержав, сквозь силу встал на ноги. Состояние было ужасным и по ощущениям казалось, что ноги вот-вот сломаются пополам. Но он решил не показывать слабость, а напротив, проявить некое упорство, показаться сильным. Откуда же ему знать, что это непонятное существо доброжелательное.

– Иди сюда горбатый! – Ниялль напряг свой страшный взгляд и уставился на дверь. – Бегом к ноге!!! – он грозно топнул сквозь адскую боль и старый Херлиф, трясясь как побитая собака, медленно стал подползать к Нияллю. Он карабкался на четвереньках, пускал слюни и тупым забитым взглядом лобзал пол. Когда Херлиф наконец добрался до Ниялля, тот выхватил топор со стены и что есть сил врезал им старого по голове. Херлиф завыл от боли, перевернулся на спину и стал вопить:

– Отец прости меня! Прости отец!!! Я резал людей за тебя!!! Они били меня!!! Били!!! – И потом, этот уродливый старик заревел так, что у Ниялля заложило уши.

– Да заткнись ты! Что за дерьмо тут творится! – вскрикнул Ниялль, и, перевернув топор, острой стороной с размах пробил череп мерзкому Херлифу.

Кровь брызнула по всей землянке. Ниялль схватил старика за длинные волосы и вытащил на улицу. Здесь, у самой двери, стоит странно сделанная лавка. Он уселся на нее и, закрыв глаза, попытался расслабиться. От ветра лицо стало гореть и чесаться, ребра ноют от каждого движения, а сквозь зашитую рану на груди просочилась кровь. Она моментально стала скатываться по телу к ногам, горячая и слизкая. Ниялль схватился рукой за грудь, зажал рану и, ковыляя, вошел обратно в дом. Дверь со скрипом закрылась и из дома послышался нечеловеческий вопль.