Луи Шадурн - Где рождаются циклоны

— Это дерево 0‘Бриена.

Пo праздникам Артемиза ходит в церковь, два раза в неделю бывает в кинематографе и время от времени посещает бал «Кассэко»; но не танцует, так как публика там слишком смешанная. Она ведь «Мамзель Артемиза».

Она не чуждается местной политики. Кандидаты в депутаты не пренебрегают ее указаниями. Иногда по вечерам у нее на веранде происходят длинные совещания, в тот час, когда звезды сверкают над пальмами, трещат кузнечики, летают летучие мыши и воздух напоен запахом розового дерева.

Один из ее друзей возил ее во Францию. Она видела Париж, но помнит только Мулэн-Руж.

Как и ее сестры, она очень щепетильна насчет цвета кожи. Я прошу разрешения сфотографировать ее, но она oтказывает, опасаясь, что я буду показывать парижанкам портрет маленькой «Мамзель негритянки».

Обсаженная манговыми деревьями площадка. Светит полная луна и звезд не видно. Тина в ручейке кажется посеребренной. Огненные мухи летают среди ветвей. В тени, под, деревьями, горят коптящие керосиновые фонари, освещая маленькие столики.

За столиком сидят женщины и их черные локти выделяются на белых скатертях. Подают кофе и пунш. Молодые негры, не старше четырнадцати лет, не сморгнув, выдувают две полных чашки белой тафии.

Ацетиленовые лампы ярко освещают вход в казино: большой сарай с цинковой крышей. Из-за билетов происходит драка. Сегодня суббота и бал Кассэко.

Вокруг залы идет деревянная галлерея и стоят скамейки. На эстраде оркестр, состоящий из виолончели, тромбона и кларнета. Немного ниже музыкантов сидя на полу лицом к ним, негр трясет ящик с гвоздями. Это необходимая принадлежность негритянской хореографии. Другой, в такт музыке, ударяет по скамейке двумя кусками дерева.

Музыка гремит. Бал начинается.

Оркестр играет вальсы, польки и мазурки в бешеном темпе, а палки и коробки с гвоздями отбивают такт. Инструменты издают резкие, неприятные звуки. Но эта дьявольская музыка захватывает вас. Грохот «ша-ша» отдается в голове; резкие звуки кларнета раздирают уши; но, несмотря ни на что, ритм этой музыки увлекает вас.

До сих нор пустая зала наполняется в несколько минут. Сюда приходят искатели золота или каучука, вернувшиеся с золотоносных участков или из леса.

По большей части это люди, которые прибыли только вчера, полуголые, в рваных штанах, в, старом жилете, одетом на голое тело, с саблей для рубки лиан у пояса, и которые сегодня вечером отплясывают здесь в белом, тщательно выутюженном костюме, в круглой соломенной шляпе и в шелковых носках.

Они провели в зарослях несколько недель, работали под солнцем, на золотопромывательной машине, затем вернулись с самородками, золотым песком и драгоценным каучуком.

Они пропустят свой заработок в несколько дней, затем контора выдаст им аванс, которого едва хватит, чтобы запастись на дорогу провизиями, после чего они снова, как здесь говорят, «поднимутся».

А, пока что, они танцуют с девицами, возбуждая досаду городских франтов.

Много женщин: одни одеты в сильно накрахмаленные пенюары, благодаря которым кажутся громадными; на других мишурные платья яркого оранжевого или розового цвета; попадаются и европейские туалеты, глядя на которые, можно умереть от смеха, и такие шляпы, что в сравнения с ними оперение попугаев-ара покажется тусклым. Время от времени поднимается юбка и видны желтые чулки и черные ботинки. Все эти дамы для танцев одевают чулки. К счастью, большая часть из них, вместо шляп, повязывают голову мадрасским платком, таким образом, что два узла торчат как рожки и эти ярких цветов платки красиво выделяются на фоне темной кожи.

Кавалер почти все время танцует с одной и той же дамой. Молодой негр, с тонкими чертами лица, в хорошо сшитом белом костюме, подхватывает толстую девушку с грубоватым лицом. Она танцует, откинув назад голову, с невозмутимым выражением лица и уставленными в одну точку глазами. Он смотрит на нее из-под опущенных ресниц и их подбородки почти касаются. Танцуют они хорошо. Сначала он слегка прижимает ее к себе, с тем характерным покачиванием бедер, которое им всем свойственно. Потом он просовывает свою ногу между ног молодой девушки. Затем сильно и страстно сжимает ее. Их вальс превращается в эротическую пантомиму, бесконечно длящуюся, но их лица не прикасаются и сохраняют спокойное и серьезное выражение.

Понемногу бал становится бешеным. Коробка с гвоздями призывает к сладострастию. Танцоры обнимают своих дам, опустив руки ниже талии; ноги их переплетаются; это какая-то дикая мимика любви. Высокий негр с бала там-там продолжает выделывать неприличные движения животом; он пользуется громадным успехом.

По его лицу пот льется в три ручья.

В баре алкоголь еще усиливает неистовство танцующих. Тафию пьют стаканами. И мужчины, и женщины выпивают одним духом, потом снова идут танцевать, обдавая друг друга огненным дыханием.

Толстая негритянка, в зеленом мадрасском платке, танцует одна, без кавалера, раздвинув локти и подняв палец, как китайский идол.

Многие женщины танцуют вместе, крепко прижавшись друг к другу. Две из них изображают любовный экстаз. Одна худая, одетая в ярко-красное, другая в розовом пенюаре, с белой шляпой на голове, оттеняющей ее темное, как ночь, лицо, с выходящими из орбит глазами и с оскаленными зубами. Вокруг них танцующие пары, с грубыми лицами, в розовых или ярко голубых шляпах; ситцевые платья и поддельные кружева, под которыми обрисовываются упругие груди. И все время это странное медленное и сладострастное покачивание нижней части тела. А сверкание белых зубов точно молнией озаряет эти дикие и похотливые лица. Ящик с гвоздями выбивает какую-то сарабанду; кларнет изощряется в воркующих модуляциях, прерываемых отрывистыми звуками. Узнаешь мотивы, бывшие в моде в Париже лет десять тому назад, давно погребенные вальсы, польки, которые играли еще во времена нашего детства, превращенные в какой-то собачий танец, подгоняемый «ша-ша».

Облако пыли затуманивает резкий свет ламп.

Противный запах потных тел доходит до галлереи, вызывая тошноту. Сверху зала похожа на огромный котел, где. корчатся грешники.

Бал Кассэко заканчивается кадрилью, прерываемой головокружительными вальсами, в которой истощается порыв подгулявших золотоискателей.

Затем парочки удаляются вдоль ручья, слегка посеребренного косыми лучами заходящего месяца, над которым кружатся москиты, в ту сторону, где на небе уже загорается заря, тихо наигрывая на своих баньо грустные песенки.

Доктор увозит меня в своем автомобиле, по единственной дороге колонии, в селение, куда он отправляется посмотреть больного.