Генрих Гунн - Две реки — два рассказа

…Приходит время возвращаться назад. Дорога ведет к деревне Керга. Когда-то это была верхняя деревня на Пинеге, к которой выходил волок. Выбрали первопоселенцы место на коренном берегу над заливным лугом, расчистили за деревней новину, засеяли поля. Название деревни — Керга — напоминает слово «керка», что по-коми значит «изба». Бывает, что этим словом называют в Коми отдаленное поселение в верховьях реки. Может быть, первопоселенцами здесь были коми? А вот название левого верхнего притока Пинеги — Ламбас, это уже финское.

Пока я так рассуждаю, догоняет меня автобус, что возит рабочих, и подсаживает меня. Съезжаем на луг, переезжаем речку по мелкому месту и дальше следуем правым берегом. Шофер останавливает машину. Поначалу я подумал — испортилось что, а он достал из сумки стакан и с ним вышел к родничку, тому самому, из которого я уже пил берестяным ковшиком.

— Все шоферы здесь останавливаются, — говорит попутчик. — Вода больно вкусная.

Шофер напился сам и всех обнес стаканом. Такой уж тут обычай: все отпили по глотку, и мне достался глоток живой воды.

— Кто эту воду попил, наших мест не забудет, — всерьез говорит мне попутчик.

Да, не забуду! Как можно забыть избушку на Глубоком, галечниковый брод, где в прозрачной воде меж камней вились вьюны, этот живоносный родник, этот красавец бор-беломошник, по которому едем! Едем узкой дорогой в сосновом частоколе, ветки задевают кузов, как я потом понял, шофер старался завезти меня поближе к аэродрому. И так все удачно складывается благодаря добрым людям, что успеваю я к рейсу вовремя.

Летит самолет над Пинегой. Вот деревня Керга, а вот старица дугой, и на песчаном косогоре «моя» избушка. Река сверкает в изумрудной снизке лугов, среди темных еловых суземов. Выше Ламбаса становится она такой же узкой, как и Ламбас, теряется в лесных далях, где-то там получая начало от слияния двух ручьев — Черного и Белого… Внизу большой поселок, где живут те ребята, с которыми я ехал в машине. А вот начинается старый волок. Трудно уследить, как он пролегает, встречаются с ним лесовозные дороги, просеки. Тянутся леса островерхих пирамидальных елей, болота, вырубки. Вот и жилье показалось, речка Верхняя Тойма, а впереди во всю ширь раскрылась долина могучей реки.

Что ж, прощайте, Малопинежье и пинежане, или, как вы себя сами называете — пинжаки. А с Пинегой еще рано прощаться — она встретится нам в своем устье.

За Верхней Тоймой справа идет красивый высокий берег с красноглинистыми откосами, поросшими ельником, местами напоминающими пермогорские, но все же не столь величественными. По левому низменному берегу тянутся пески, луговые кусты. Вся Двина — в лугах и горах. Высокие обрывистые берега и под Сефтрой, похожие на красноборские, но более эффектные, ярко-красные, «подчеркнутые» по низу белой полоской выходов известняка. Просторнее становится река, сменяются красивые плёсы с выступающими вдали лесистыми мысами. И никогда не надоест смотреть на речные берега — в них краса реки, как в этих берегах под Нижней Тоймой, ритмично изрезанных оврагами, в чередовании красных (глины) и зеленых (растительности) треугольных пятен.

Проходим Нижнюю Тойму, большое село и леспромхозовский поселок. Невдалеке от берега в воде стоят любопытные рыболовные снаряды в виде колодезного журавля с сеткой-подъемником. Со стороны течения устроен плетень из прутьев и еловых веток, создавая подобие заводи, где должна собираться рыба. Такой снаряд известен и на Вычегде, называется он «помча» (видимо, от слова «помощь»). На Двине такой способ ловли встречается только в районе Верхней и Нижней Тоймы. Трудно сказать, сколь он добычлив, рыбы немного стало в Двине…

Но не только плёсы и берега красят и разнообразят реку, почти на всем протяжении Северной Двины встречаются большие и малые острова. Иные острова — песчаные отмели, обсыхающие в меженную пору, иные лесистые, с еловыми рощами, иные луговые с покосами. Вот и сейчас мы минуем их один за другим. По левому берегу открывается обширное луговое пространство с деревнями вдали, дальней зубчатой стеной леса, над которым встают две гигантские ели… Место это за островами, потому и называется оно — Заостровье.

Заостровье… Всегда испытываешь невольное волнение, подъезжая к знакомым, дорогим сердцу местам. Снова возвращаюсь я к воспоминаниям двадцатипятилетней давности.

…От Верхней Тоймы мы плыли вниз. Мы уже отчасти повидали и крестьянский Север, и Север промышленный, но все как-то слишком бегло, наспех, и теперь нам хотелось не спеша пожить в тихой северной деревне, хотелось приволья, беззаботных охотничьих шатаний. Пароход «Иван Каляев» неторопливо провез нас мимо тех же берегов, что сейчас везет «Индигирка». Еще издали заметили мы на фоне синей полосы леса по горизонту две гигантские ели и, только подплыв ближе, поняли, что это две шатровые церкви. Впервые в яви, среди северного пейзажа, речных далей и луговых берегов, увидели мы эти удивительные сооружения и были обрадованы, как неожиданной находке. А пароход проходил мимо лугового острова, почти касаясь кустов, пахло свежескошенным сеном, на берегу стояли косари и что-то кричали увиденным на палубе знакомым. Пароход причалил к старой барже, стоявшей под обрывистым луговым берегом. Мы вышли на берег, посмотрели окрест и поняли, что попали в то приволье, о котором мечтали.

Пристань называлась Сельцо по названию села, стоящего выше по течению, там тоже виднелся шатер деревянной церкви. Ниже, за лугом, лежало село Заостровье, состоявшее из нескольких деревень, из которых та, где стояли церкви, называлась Яковлевским. Туда и держали мы путь по накатанной луговой дороге, мимо стариц и травянистых болотц, минуя луговые сырые кусты, где так пряно и остро пахло…

Вот и Сельцо — дебаркадер стоит под тем же обрывистым луговым берегом. На берегу кого-то ждет легковая машина. Вдали над селом поднялась ретрансляционная телевышка. Луг такой же широкий, просторный, по всему пространству уставленный стогами. Все так же вьется дорога мимо кустов и стариц. За речкой Нюмой на песчаном холме стоит знакомая деревня…

…Тогда село встретило нас тишиной и покоем. Два ряда высоких изб выстроились вдоль улицы. На сельской площади стояли две заколоченные деревянные церкви. Дома были добротной старой постройки, в большинстве двухэтажные, с широкими тесовыми крышами, увенчанными коньками. Это был целый архитектурный ансамбль. То, что мы видели дотоле на репродукциях, о чем читали, к чему стремились, открылось перед нами в яви. И мы стали жить в такой же, как большинство вокруг, огромной избе у одинокой бабушки…

И вот снова иду я знакомой, нет, незнакомой улицей, настолько изменился облик села. Та же широкая улица и два ряда изб, но поменялся ее вид — другие дома встали вдоль уличного порядка. Появились новые, свежесрубленные, а старые «двужирные» избы почти исчезли. И еще примечательно — деревня раскрасилась. Дома обшиты «вагонкой» и окрашены в разные цвета: синий, желтый, салатовый, наличники выбелены, прежде тесовые крыши перекрыты шифером. Единственное, что сохранилось без изменений — два прекрасных шатровых сооружения. Но присмотревшись, видишь, что изменились и они — еще больше постарели, обветшали.