Жан Беливо - В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком

— Мне говорили, — начинаю я, — что дорога на север через Додому неопасная. А если идти на запад через Дар-ис-Салам, то там полно диких зверей!

Сейчас же со всех сторон сыплются мнения:

— Точно! Там слоны по дороге ходят!

— Ну да… Но редко!

— А гиен только ночью и видать!

— На прошлой неделе Абу встретил там гепарда…

Я улавливаю только крупицы их разговоров, но и этого достаточно, чтобы разволноваться еще сильнее.

За минувшие дни, пробираясь по петляющим среди холмов труднопроходимым тропам, я не раз с любовью вспоминал асфальтированные дороги. Что если я выбрал неправильный путь? Отправляя в рот очередной маниоковый шарик, сидящий рядом со мной паренек радостно сообщает, что я и сам, если повезет, завтра увижу настоящих львов.

— Там дебри километров на двадцать… Людей нет. Не бойся! Львы только по ночам охотятся!

Я бледнею:

— Ты шутишь? А что делать, если увижу льва?

— Главное, не беги. Не дергайся. Иди себе спокойно. Даже можешь на них смотреть. Страха не показывай — и львы тебя не тронут…

Наутро я отправляюсь в путь на пустой желудок. Не позавтракав. И пусть я физически истощен, все равно нахожусь начеку.

Воздух кругом сухой и прозрачный. Придорожные травы и кустарник едва успели бросить в землю новые семена, как тут же зачахли под палящим солнцем. С пустынной дороги я замечаю вдали стадо мирно пасущихся коз и их величавых пастухов из племен вагого, вахехе и валанги [48] Племена Центральной Танзании. , которых распознаю по цветам одежды.

За контрольным блокпостом дорога заметно сужается и петляет еще сильнее. Колеса моей коляски, потяжелевшей на дюжину бутылей с водой, то и дело увязают в рытвинах и рыхлом песке, так что приходится толкать ее с удвоенной силой. Вздрагиваю от любого шороха в кустах. Горло сжимает судорога, и я зорко слежу, не зашевелится ли кто-нибудь в зарослях. Заодно обследую дорогу на предмет следов какого-нибудь хищника. В обеих руках я сжимаю свое «оружие»: баллончики со жгучим кайенским перцем. Пусть только попробуют подобраться ко мне! Я их не боюсь. Я не боюсь. Если уж я принялся это повторять, как заклинание, означает ли это, что на самом деле я очень боюсь? Легкий порыв ветерка касается моего лица, я в панике оборачиваюсь, обозревая свои тылы и опасаясь, что на резкий запах моего давно не мытого тела может запросто подтянуться какая-нибудь «киса». Не к месту припоминаю, как перед самым стартом из дома убеждал сам себя: «Пусть лучше я стану добычей африканского льва, чем меня проглотит ненасытный социум. В первом случае я, по крайней мере, послужу природе». Какое идиотское умозаключение!

Спустя несколько часов, встретив только дружную семейку бабуинов, спокойно отдыхавшую у дороги, я наконец немного расслабился. Как только я добрался до шлагбаума очередного КПП, завершающего этот опасный отрезок пути, один из полицейских крикнул мне вслед:

— А вы смелый! Там в лесу жутко опасно! Ну у вас-то наверняка оружие при себе?

А я, безумно счастливый, что выбрался живым, чуточку пристыженный собственными страхами и, конечно, испытывающий невероятное облегчение, лихо заявил в ответ:

— Оружие? Да вы в своем уме? Я шел во имя мира во всем мире!

По крайней мере именно в этом я убеждаю себя все время. Но ощущение острого одиночества и невыносимой усталости не проходит неделями, и тогда я погружаюсь в такую апатию, что не могу ответить, какая же причина заставляет меня двигаться дальше. Однако упрямо продолжаю шагать вперед по изнуряющим дорогам, заваленным камнями, в несмолкаемом шуме внедорожников класса люкс, которые возят богатых туристов к заповедникам и национальным паркам Нгоро-Нгоро и Серенгети. Всякий раз они поднимают такую тучу пыли, что я подолгу тру глаза и никак не могу прокашляться. На обочинах дорог стоят юные масаи с раскрашенными лицами и в ритуальной черной одежде, символизирующей обрезание [49] В племени масаи после 12 лет мальчик готов стать воином и проходит процедуру обрезания крайней плоти. Несколько месяцев после этого ритуала он носит черные одежды вместо традиционных красных и синих. . Юноши за несколько монет позируют богатым белым туристам, облаченным в костюмы для сафари. Полученные деньги мальчишки хотят потратить на школьные принадлежности — так, по крайней мере, они уверяют. В ответ на мои приветствия все они заводят на очень плохом английском одну и ту же шарманку: «Дай денег, денег дай, дай денег, денег дай», как будто эта фраза единственная, которую стоит произносить вслух по-английски. Мне грустно и одиноко, я устал и очень голоден. Я иду по трудной дороге, все время вверх и вверх… «Дай денег, денег дай»… Терпение, мой друг, терпение…

Я уже давно такой грязный, худющий и страшно агрессивный. Я затеваю скандал из-за платы за завтрак, из-за цены на питьевую воду. Кажется, в этих краях я совсем лишний и давно пора их покинуть. Однажды вечером, ощущая, как силы мои подходят к концу, я подхожу спросить дорогу к земледельцам, которые возвращаются с поля. Один из них смотрит на меня с неподдельной тревогой:

— Тебе нельзя идти в таком состоянии. Пойдем ко мне, переночуешь!

Но я даже не смотрю в его сторону, повторяя, что нужно идти, нужно выбраться отсюда. Мои слова звучат бессвязно, а сам я выгляжу смешно и понимаю, что сейчас эти добрые люди обсуждают между собой этого сумасшедшего музунгу [50] «Белый человек» на наречии масаи. с выпученными глазами и подкашивающимися ногами. Наконец один из мужчин решительно заявляет на повышенных тонах:

— Ну хватит! Я сказал, ты остаешься.

И пока незнакомец продолжает что-то говорить, не понимая моего никчемного положения, меня начинают душить слезы. Я соглашаюсь пойти вместе с ними в скромное жилище, где вместе с его семьей мы делим нехитрый ужин — рис, немного томатов и лука. При тусклом свете свечи я принимаюсь петь и играть с детьми, а потом мы выходим на улицу, чтобы полюбоваться лунным затмением. Любуясь звездным небосводом, я снова вижу изнурительную дорогу из гравия и песка. Дорогу в окружении акаций и диких трав, которые пощипывают тощие козы. Дорогу, на которой местные душевно и тепло приняли меня, белого музунгу. И людей, простых людей, которым хорошо известно, что любые вещи, даже самые необходимые, — не более чем нелепая ноша, отягчающая нашу жизнь. Людей с кристально чистой душой, такой хрупкой, что от малейшего несовершенства она способна расколоться на куски. Их искренняя любовь и простота очистили меня, как ритуальный огонь — грешника. Я бы дорого отдал, чтобы разгадать секрет богатства их душ… Утром я покидаю их дом с ощущением, будто прощаюсь с родными братьями.