Жан Беливо - В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком

Еще через несколько дней наконец схожу с извилистой дороги и попадаю в «колыбель человечества» — Великую рифтовую долину. Все краски здесь такие яркие, будто эти пейзажи написаны только вчера рукой самого Создателя. Слева от меня прямо над оврагом повисла небесная лазурь, резко контрастирующая с сочной зеленью степи, напоенной дождевой водой. По краям дороги фиолетовые и желтые цветочки сияют, будто драгоценные камни, ограненные в самом раю. А я тем временем размышляю о том, что сотворил с миром человек. Я иду по пути, по которому ездили работорговцы: из Кейптауна в Каир. Перед моим мысленным взором встают страшные картины — страдания, нужда, отчаяние, унижение, которое испытали миллионы мужчин, женщин и детей, погоняемые, будто скот, арабскими работорговцами по этой самой дороге. Потом их грузили в холодные трюмы судов, плывущих за океан, на чужой материк, на мою родную землю, ко мне… Может быть, именно за это недостойное прошлое Запад расплачивается сейчас, щедро раздавая гуманитарную помощь? «Дай денег, денег дай»… Эти слова эхом отдаются в моей голове. В туристических местностях я не встретил никакой «свободы». Даже если где-то жизнь была непосильной, трудной, люди как-то приспосабливались. Но там, куда поступал более-менее налаженный постоянный поток гуманитарной помощи, тотчас же расцветали коррупция, пресмыкательство и попрошайничество. Несколькими неделями раньше, в окрестностях Додома, я познакомился с семьей канадцев, переехавших сюда жить лет двадцать назад. Анна и Петер посвятили свою жизнь тому, что рыли в саванне один за другим новые колодцы и строили ветряные мельницы. Вдобавок к этому за годы жизни здесь Анне удалось открыть школу. Не так давно, рассказывает она, в этих краях была жуткая засуха. «Я узнала, что прибыла гуманитарная помощь, посылки с едой, но какие-то парни запросили двойную цену за эти продукты. В те ужасные дни голодные бедняки то и дело приходили ко мне на порог, и мне пришлось заплатить по двойному тарифу этим ушлым молодчикам. А потом я за какие-то совсем смешные деньги дала им напрокат наш грузовик». И совершенно случайно Анна узнала, что мешки с мукой из гуманитарной помощи были доставлены на ее грузовичке семьям сильных мира сего — богатым людям. А тем, кто действительно нуждался, не досталось ничего. Бедная, отважная, очень щедрая Анна… Интересно, представляют ли местные жители хотя бы приблизительно, как работают эти ветряные мельницы?

Меня преследует ощущение, будто я нахожусь на границе двух миров, напрочь раздавленный новым знанием о том, что в жизни нет простых решений, и сейчас не могу найти ни одного подходящего.

К границе с Кенией подхожу по иссушенным землям саванны. Солнце печет невыносимо, а у меня совсем не осталось воды: опять просчитался с запасами… Мне плохо. Я голосую, но ни одна попутка даже не притормаживает. Дорога из красной глины, порядком разбитая, петляет между холмами в окружении зарослей акации и пшеничных полей. Вдруг я вижу группу мужчин, стройных и привлекательных, облаченных в изысканные тканые накидки в сине-красную клетку. Их лодыжки и предплечья украшены массивными цепями и браслетами, а в тончайшие косички на голове вплетены золотые монетки. Мочки ушей у них проколоты и оттого заметно вытянулись под тяжестью крупных колец из искусственного жемчуга.

Это масаи. Наша встреча в этом уединенном местечке, похоже, застала их врасплох не меньше, чем меня самого. Они окружают меня с дружелюбными улыбками, ощупывают мое лицо, руки, ноги.

— Да ты мохнатый, как лев! — шутят они, сравнивая благородную и идеально гладкую черноту их кожи с густой растительностью на моем бледном лице и теле. Они предлагают мне воду, и после короткого перехода я наконец прибываю в деревню масаи. Она построена в форме кольца и обнесена частоколом из высоких прутьев и веток. Дома, выстроенные из смеси грязи и коровьего помета, покрыты толстыми слоями соломы. Меня представляют местному главе. Мы пытаемся пообщаться, пользуясь всего лишь несколькими словами на суахили, а все недостающее изображая рисунками на песке. Этот диалог выходит очень забавным, но обреченным на провал. Наконец мой собеседник приводит здешнего учителя английского, который разъясняет, что в знак глубокого уважения мне хотят преподнести в подарок козу, хоть живую, хоть зажаренную. Я очень тронут этим радушным жестом и отказываюсь максимально политкорректно, показывая, что в мою многострадальную коляску просто не влезет целая туша животного! С приходом ночи отправляюсь в гости к учителю посмотреть на его домашнее хозяйство — козы и бычки предусмотрительно заперты в коралях [51] Загонах для скота. Прим. ред. , чтобы не стать добычей хищников. А потом вместе с этими добрыми людьми, полукочевниками и пастухами, я разделяю совместную трапезу — уже знакомые мне лепешки югари. Тем же вечером юный Иосиф хвастается мне, что уже убил двух львов всего двумя меткими бросками своего верного ножа и тем самым заработал звание храбреца. По мере того как мой переводчик рассказывает мне обо всех тонкостях местных обрядов посвящения, которые сопровождают превращение мальчика в мужчину, я припоминаю, что уже встречал таких же юнцов, которые прошли обряд обрезания. После него мальчики становятся моранами, молодыми, или «младшими» воинами, пригодными к службе. Им дозволяется носить собственный длинный обоюдоострый нож и заниматься военным искусством. Именно их очень любят фотографировать туристы. Лицо моего собеседника при этих словах заметно мрачнеет, он понижает голос:

— Деньги они берут, чтобы купить школьные принадлежности… Наш вождь не уверен, так ли нам нужно все это современное образование. Парням обещают работу, а на самом деле работы нет и многие наши ребята попадают в трущобы больших городов…

Наутро, пока дети отчаянно пытаются помочь мне сложить палатку, мимо проходит вождь, приветствуя меня взмахом руки. Я пожимаю его жесткую ладонь, и мы прощаемся. На следующий день, слушая мерный звон колокольчиков на шеях пасущихся коров, я спрашиваю себя, удастся ли этим народам сохранить свои традиции в первозданном виде.

День проходит, а я не встречаю никаких следов присутствия людей. И тревожусь… Какой-то прохожий предупреждал меня: «Будь осторожен! Тут никто не живет! Опасно!» Дикая газель смотрит на меня с любопытством, пока я ставлю палатку и вытаскиваю перцовые баллончики. И вдруг я замечаю вдалеке какой-то высоченный столб. Я быстро пакую вещи в коляску и отправляюсь к вышке мобильной связи, которую охраняет воин масаи. Его зовут Келембу, он носит копье, браслеты и ожерелье из красных камней — и всегда готов к бою. Его огромные мочки заправлены за уши [52] Воины масаи искусственно растягивают проколотые мочки до состояния длинных петель, которые действительно можно обернуть вокруг уха. . Он объясняет мне, что их вождю приплачивают за охрану этой вышки. Чтобы защититься от хищников, Келембу построил себе у подножия вышки укрытие из веток акации. Мы устраиваемся поудобнее и вместе едим мои спагетти и фасоль со шпиком, разогретые прямо на горячих от солнца камнях. Келембу рассказывает мне, что настоящие масаи едят только то, что сами выращивают, а еще они ненавидят рыбу. Зато молоко и кровь считаются у них деликатесами… А потом он засыпает, причем гораздо раньше, чем я, положив голову прямо на свои школьные учебники.