Альфред Лансинг - Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона

В каком бы положении они ни находились — сидя, полулежа или лежа в спальных мешках, им приходилось постоянно бороться с качкой. Две тысячи фунтов балласта на дне «Кэйрда» не обеспечивали устойчивость шлюпки, и ее вертикально подбрасывало вверх с каждой волной. Уорсли считал, что шлюпка перегружена балластом, и уговаривал Шеклтона выбросить несколько камней за борт. Но Шеклтон подходил к этому вопросу с характерной для него осторожностью. Был только один способ узнать, прав ли Уорсли, — выбросить балласт; но тогда его уже не вернешь. Шеклтон считал, что уж лучше смириться с ужасной качкой, чем рискнуть двигаться дальше налегке.

Они отплыли от острова Элефант в очень хорошем настроении, зная, что плывут к цивилизации, как писал Макниш: «Насквозь мокрые, но счастливые, потому что прошли через все это — и победили». Однако после двух дней бесконечных трудностей и неудобств их радость быстро пропала. И когда в полдень 26 апреля Уорсли подсчитал, что они преодолели всего сто двадцать восемь миль, испытание, через которое они должны были пройти, показалось очень суровым. Единственным утешением стало то, что они медленно, но все же продвигались, — примерно по одной миле в полчаса.

Итак, 26 апреля они находились на 59°46′ южной широты и 52°18′ западной долготы, то есть всего в четырнадцати милях севернее шестидесятой параллели. Они шли между «бушующими пятидесятыми» и «кричащими шестидесятыми», которые назывались так из-за погоды, характерной для этих мест.

Затем их ждал пролив Дрейка — самая зловещая часть мирового океана, и она не зря так называлась. Здесь стихия показывала все, на что способна, если дать ей волю в полной мере.

Все начиналось с ветра. Путешественники попадали в огромную область стабильно низкого давления недалеко от Южного полярного круга, примерно на 67° южной широты. Гигантский отстойник, который под влиянием фронтов высокого давления, двигавшихся с более далекого севера, становился похожим на огромное болото с почти непрекращающимися западными ветрами, часто доходившими до бурь.

В лоции ВМС США по антарктическим водам, где все описано сухим канцелярским языком и намеренно преуменьшено, эти ветра описываются весьма категорично: «Они часто достигают интенсивности ураганов с порывами ветра от ста пятидесяти до двухсот миль в час. Ветры такой силы не встречаются нигде, кроме, пожалуй, зоны тропических циклонов».

К тому же в этих широтах — чего нет больше нигде на земле — море, ни в одном месте не прерываемое землей, опоясывает весь земной шар. Именно здесь с давних времен ветры безжалостно заставляли моря крутиться по часовой стрелке вокруг земли, а затем возвращаться обратно, туда, где они бесконечно усиливали друг друга.

О волнах, возникавших при этом, среди мореплавателей ходили легенды. Они назывались волнами мыса Горн, или седобородыми. По некоторым подсчетам их длина от гребня до гребня могла равняться целой миле, а высота, по рассказам особо впечатлительных моряков, достигала двухсот футов. Но ученые считают, что это преувеличение, и максимальная высота этих волн равна примерно восьмидесяти — девяноста футам. Об их скорости часто спорят; многие моряки утверждают, что иногда она может достигать пятидесяти пяти миль в час. Но, скорее всего, правильнее будет говорить о скорости в тридцать морских узлов.

Чарльз Дарвин, впервые увидев в 1833 году, как эти волны разбиваются о берега Огненной земли, записал в своем дневнике: «Одного взгляда… достаточно, чтобы всех, кроме самых опытных моряков, неделю мучили кошмарные сны о смерти, опасности и кораблекрушениях».

И правда, один взгляд на них с палубы «Кэйрда» давал все основания для подобных мыслей. В те редкие моменты, когда светило солнце, волны цвета синего кобальта казались бесконечно глубокими, каковыми и были в действительности. Но б о льшую часть времени небо оставалось затянутым облаками, и тогда вся поверхность моря становилась мрачной и безжизненно серой.

Беспрестанное движение этих водных громадин было почти безмолвным, за исключением тех шипящих звуков, которые издавали пенные гребни, когда поднимались так высоко, что стремительно падали вниз, повинуясь силе притяжения.

Каждые полторы минуты или даже меньше парус «Кэйрда» предательски обвисал, когда одна из этих гигантских волн поднималась над шлюпкой на высоту около пятидесяти футов, угрожая похоронить ее под сотнями миллионов тонн воды. Но благодаря удивительной плавучести ее поднимало все выше и выше, прямо по плоскости грозной волны, пока, наконец, она не оказывалась на самой вершине, в вихре пены, и не начинала столь же стремительно мчаться вниз.

Снова и снова тысячи раз в день разыгрывалась эта драма. Вскоре для экипажа «Кэйрда» она перестала быть чем-то экстраординарным; все стали считать происходящее вполне обычным и рутинным, как если бы обстоятельства вынудили их жить вблизи действующего вулкана.

Они редко вспоминали о Южной Георгии, настолько далекой и утопически нереальной, что мысли о ней были чуть ли не угнетающими. Никто бы не выдержал, если бы стимул доплыть до нее оставался единственным.

Вместо этого вся жизнь укладывалась в периоды, разбитые на несколько часов, или даже несколько минут — бесконечная череда испытаний, ведущая к спасению из ада настоящего момента. Просыпаясь и выходя на дежурство, каждый намечал для себя очередную цель — момент, который наступит через четыре часа, когда он снова сможет залезть в покидаемый сейчас мокрый и холодный спальный мешок. Каждое дежурство предусматривало строго определенный объем работ: восемьдесят дьявольских минут у румпеля, во время которых человек подвергался жестоким ударам моря и мороза; затем испытание откачкой воды и, наконец, ужасное задание по передвижению балласта. Наименьшим мучением на этом фоне была мокрая одежда: после очередного ошеломляющего удара брызг следовало вытерпеть примерно две минуты — за это время промокшая насквозь одежда хоть как-то нагревалась на человеке и он опять мог двигаться.

Снова и снова повторялся этот кошмар, пока тело и разум не пришли в такое состояние онемения, при котором бешеные кульбиты шлюпки, бесконечные холод и сырость не стали восприниматься как норма.

Через три дня после того, как они отплыли от острова Элефант, 27 апреля, удача отвернулась от них. Около полудня пошел промозглый, похожий на туман дождь, и ветер через какое-то время сменился северным.

Сейчас они находились примерно в ста пятидесяти милях севернее острова Элефант, и все еще в пределах той зоны, где могли столкнуться со льдом. Нельзя было допустить изменения курса на юг даже на одну милю. Шеклтон и Уорсли несколько минут обсуждали все возможности и решили, удерживать шлюпку против ветра так долго, сколько смогут.