Всеволод Овчинников - Размышления странника (сборник)

В Ниигатском порту давно устоялся запах сосновых бревен. Их привозят из Находки, что лежит на противоположном берегу Японского моря. А именно близ Находки завершается труба нефтепровода Восточная Сибирь — Тихий океан. Он станет живительной артерией для энергетики Страны восходящего солнца.

В Ниигате привыкли слышать русскую речь еще с послевоенных лет. Однако нынче кроме моряков с торговых судов сюда каждую неделю прибывают авиапассажиры двух прямых рейсов — одного из Хабаровска, другого из Владивостока. А это люди с качественно иными потребностями и возможностями.

Помню, в 60–70-х годах россиянин, попавший в Ниигату, стремился продать кому-либо из местных жителей пару банок черной икры, дабы на вырученные иены купить самый вожделенный сувенир из Японии — карманный приемник на транзисторах. С 90-х годов наши соотечественники стали приценяться к подержанным «тойотам» и «хондам».

Ныне же прилетающих из Хабаровска и Владивостока россиян интересует и расположенный неподалеку фешенебельный горнолыжный курорт Юдзава. В пятизвездочном «Принс-отеле» каждый сезон проводят несколько тысяч состоятельных туристов с российского Дальнего Востока.

Российский экспорт из Ниигаты неуклонно растет. Причем поражает не только объем, но и ассортимент закупок. Он показывает, что впечатляющие темпы экономического роста России сопровождаются заметным повышением благосостояния дальневосточников.

Из Ниигаты начали отправлять самолетами в Хабаровск и Владивосток свежесрезанные тюльпаны. Здешняя садоводческая ферма Нисиваки ежегодно выращивает почти 10 миллионов этих цветов. И новый, российский рынок оказался очень кстати.

Есть еще одна эмоциональная нить, напоминающая о нашей географической близости. Случилось так, что в 60-х годах, во время триумфальных гастролей Мариинского театра, когда вся Япония только и говорила, что о «Лебедином озере», тысячи людей подхватили идею создать одноименный заповедник на озере Хиоко близ Ниигаты.

Там порой делают остановку сибирские лебеди, улетающие зимовать в теплые страны Юго-Восточной Азии. Однажды пожилой рисовод Иосикава выходил больного лебедя, отставшего от стаи, и самку — его верную подругу. Всю зиму он наполнял для них кормушки, разбивал молодой лед на полыньях. И сказочно красивые, но недоступные птицы привязались к старику, начали брать корм из его рук.

Иосикава заботился о лебедях больше, чем о своем поле. Однажды, проработав весь день в холодной воде, он слег и больше на поднялся. Но даже смерти оказалось не под силу пресечь доброе дело, начатое у озера Хиоко. Молва о «покровителе сибирских лебедей» взволновала лирические души японцев не меньше, чем прославленная в музыке сказка.

Со всех концов страны в его усадьбу хлынули тысячи посылок с кормом для крылатых гостей из России. Число лебединых пар стало расти из года в год. Лебединое озеро близ Ниигаты было объявлено заповедником и стало достопримечательным местом для японских туристов.

Как раз в ту же пору, в середине 60-х годов, Ниигата пострадала от сильного землетрясения. Узнав о трагедии из теленовостей, я тут же сел за руль и единственным из аккредитованных в Токио иностранных журналистов в тот же день оказался на месте катастрофы. Вместе с тогдашним мэром, господином Ватанабе, мы объехали город. Меня поразило, что устояли наиболее ветхие на вид дома традиционной японской постройки. А вот послевоенные пятиэтажки, которым гордился муниципалитет, завалились набок вместе с вывернутыми из песчаного грунта фундаментами. Можно было видеть, как жильцы ходили по горизонтально лежавшим фасадам и словно из колодцев доставали из окон свой скарб.

Что же касается небоскребов из монолитного железобетона, то многие из них накренились как знаменитая Пизанская башня. При крене более семи градусов человек, находящийся в здании, испытывает головокружение и тошноту, а лифты часто заклинивает.

Я остановился в таком покосившемся отеле. Из предосторожности попросил комнату не выше третьего этажа. Только собрался принять ванну, как раздался стук. Открыл дверь — никого. И тут заметил: вода в наполненной ванне ходит ходуном туда-сюда. Оказалось, что от повторных подземных толчков стала биться о стену висевшая на ней картина. Как делают опытные японцы, я водрузил на голову подушку и встал под дверной косяк. К счастью, скоро все утихло. Через пару часов меня вызвала по телефону Москва. Так что ярких личных впечатлений для репортажа с места события было достаточно.

Мой очерк в «Правде» о трагедии Ниигаты вызвал волну сочувствия у жителей Хабаровска. По инициативе местных общественных организаций прошел сбор пожертвований. На эти средства снарядили три лесовоза со стройматериалами для оставшихся без крова японцев. Из подаренных бревен и досок выросла вереница домов, образовавших Хабаровскую улицу.

Именно после этого жители Ниигаты обратились к хабаровчанам с предложением породниться с ними. Это дало мне повод вновь приехать в возрожденную Ниигату, дабы написать о первой паре породненных городов в летописи российско-японских отношений.

Горжусь, что вправе считать себя лично причастным к этому событию. Ну а мэр Ватанабе устроил мне встречу с местными гейшами. Они слывут самыми белокожими в Японии. (Будто бы потому, что в Ниигате выпадает самый пушистый снег, приносимый сибирскими метелями.)

Итак, крепнущие связи с Россией свидетельствуют: Ниигата перестала быть задней дверью Японии. Теперь это поистине дверь к соседу.

Судьба подарила мне возможность стать участником парада на Красной площади 9 мая 2010 года, то есть быть свидетелем церемонии, посвященной 65-летию победоносного завершения Великой Отечественной войны.

Гитлеровские полчища вторглись в нашу страну ровно через три недели после того, как я, пятнадцатилетний ленинградский школьник, окончил семилетку. Первый вальс на выпускном вечере, первые записки девочкам сменились дежурствами на школьной крыше во время воздушных налетов. Они давали повод показать свою отвагу при тушении зажигательных бомб.

На фасаде моей школы появилась надпись: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!» Поначалу все это выглядело романтично. Но сентябрьское зарево, которое мы увидели над Бадаевскими продовольственными складами, означало, что война уготовила нам нечто пострашнее бомбежек и обстрелов.

Началась блокада, сулившая многим ленинградцам голодную смерть. Из 24 моих одноклассников-мальчишек до весны 1942 года дожили лишь семеро. Организм пятнадцатилетних подростков оказался особенно уязвим для вызванной недоеданием дистрофии.