Всеволод Овчинников - Размышления странника (сборник)

Но ведь блокада означала для ленинградцев не только голод. В шестиэтажном жилом доме на Фонтанке, где я родился и вырос, как и повсюду, вышли из строя отопление и освещение, водопровод и канализация, остановились лифты.

Когда мы при свете коптилки грели руки у остывающей «буржуйки» и ломали головы над тем, как поделить на три части 125-граммовую пайку хлеба, нас связывал с внешним миром только громкоговоритель.

И вот однажды вместо очередного сигнала воздушной тревоги или успокаивающего стука метронома мы услышали уверенный голос диктора Левитана. В студеном полумраке мы узнали, что 7 ноября 1941 года на Красной площади, как всегда, состоялся праздничный военный парад.

Для ленинградцев-блокадников эта весть была поистине согревающим лучом в темном царстве голода и холода. Для меня, как и для тысяч моих земляков, именно эта новость стала неким водоразделом, четкой гранью между отчаянием и надеждой. Именно московский парад 41-го возродил в наших душах веру, что будет и на нашей улице праздник.

Из 900 дней блокады на мою долю пришлись 400 первых, и самых трудных. Чего только не довелось пережить за эти тринадцать месяцев! Ловил на рыболовный крючок бездомных кошек и, накрыв их холщовым мешком, носил усыплять в соседний госпиталь, чтобы потом освежевать и сварить.

Кошачью тушку мы ели целую неделю, а из костей потом варили студень. Мог ли я тогда предположить, что через несколько лет, когда мне будет уже не пятнадцать, а тридцать, доведется вновь отведать кошачьего мяса, причем вместе со змеиным, — в любимом китайцами блюде «битва тигра с драконом».

Нам пришлось бросить трехкомнатную квартиру на пятом этаже и переехать к тетке в каморку на втором. Однажды вез туда с Фонтанки на детских саночках стулья, распиленные на дрова. Выйдя на безлюдное Марсово поле, почувствовал, что должен передохнуть. Присел на заснеженный холмик рядом с протоптанной пешеходами тропинкой. Стало как-то легко и светло на душе. Мелькнула мысль, что я, наверное, засыпаю и могу замерзнуть, как ямщик из народной песни.

Тело стало крениться на бок. Я уперся рукой о холмик, на котором сидел, и вдруг увидел под собой человеческую ногу. Разгреб снег и убедился, что сижу на трупе. По телу словно пробежала электрическая искра. Собрав все силы, я поднялся, протер лицо снегом и, еле волоча ноги, зашагал к мосту через Неву. Так один из замерзших на улице ленинградцев спас мне жизнь.

Я родился в 1926 году и, стало быть, пропустил через свою личную судьбу ровно три четверти XX века. Оглядываясь на прошлое, я порой спрашиваю себя: какой же момент моей жизни был самым радостным, самым незабываемым? И тогда, кроме общего праздника нашего поколения — Дня Победы, вспоминаю Ленинград 1 мая 1945 года.

Да, таким моментом для меня является незаслуженно забытый историками первомайский парад на Дворцовой площади в Питере за неделю до конца войны. В тот самый день, когда мои соотечественники в Берлине водружали над Рейхстагом знамя Победы, я, девятнадцатилетний курсант военно-морского училища, стоял в парадном расчете перед фасадом Зимнего дворца, который только что обновили пленные немцы.

Ходили слухи, будто Сталин дал тогда нагоняй ленинградским руководителям за попытку перехватить у столицы идею парада Победы. Правда ли это — не берусь судить. Но ведь Москва и в военные годы сохраняла ритуал традиционных праздников. А для Питера Первомай 45-го означал триумф города-героя, воскресшего после 900 дней блокады.

Потом мне довелось пять раз пройти торжественным маршем по брусчатке Красной площади. Слушатели военных академий, включая Институт иностранных языков, где я пять лет изучал китайский, были традиционными участниками парадов 7 ноября. И каждый раз нас больше чем по месяцу тренировали на Котельнической набережной, дабы научить нас держать равнение по двадцать человек в шеренге.

Итак, Первомай 45-го года в Питере. Пять маршей по Красной площади в Москве. И наконец, седьмой в моей жизни парад в 65-ю годовщину Победы. А цифра семь применительно к Красной площади имеет для меня особое значение. Ведь «Российская газета» оказала мне честь, поручив от имени работающих в редакции ветеранов войны участвовать в посадке седьмой ели, что ныне растет справа от Мавзолея. Попадая теперь на Красную площадь, я всякий раз низко ей кланяюсь.

Китай стал крупнейшим в мире автомобильным рынком. Даже в кризисном 2009 году он сумел продать местным потребителям 13 миллионов машин — в полтора раза больше, чем в предыдущем. Тогда как извечный лидер автопрома — Соединенные Штаты впервые оказались позади, продав у себя менее 10 миллионов. А в 2010 году китайцы приобрели 17 миллионов автомашин — почти вдвое больше, чем американцы.

Даже рекордные показатели стремительной моторизации Японии (которая произошла в 60-х годах буквально на моих глазах) меркнут на фоне того, что демонстрирует нынче Поднебесная. Причем жители царства велосипедов не просто меняют двухколесный транспорт на четырехколесный. К новому словосочетанию «китаец за рулем» теперь порой уже можно добавить: «За рулем электромобиля, мчащегося по скоростной автостраде».

В официальных кругах Пекина заговорили о намерении за три года сделать Китай одним из крупнейших производителей электромобилей. Да и прогнозы ведущих автоконцернов предсказывают, что, если цену удастся снизить втрое (то есть до 10 тысяч евро), годовая продажа электромобилей на мировом рынке может достичь полутора миллионов, из которых не менее 200 тысяч придется на долю Китая.

Уже сейчас по китайским дорогам ездит более 10 тысяч машин с электрическим или гибридным двигателем. Рост их числа сдерживает нехватка станций для зарядки или замены аккумуляторов.

Хорошо помню март 1953 года, когда мы с женой сошли с поезда Москва — Пекин. На привокзальной площади глазам открылась древняя городская стена с воротами Цяньмэнь. Мимо текла река велорикш и велосипедистов.

В одной из первых корреспонденций из Пекина я писал о трех заветных мечтах тогдашнего китайского труженика. Первая — купить термос, чтобы можно было в любое время выпить чаю. Вторая — приобрести авторучку, чтобы все видели: перед ними человек грамотный. Третья мечта — стать хозяином велосипеда, чтобы расширить возможности удачного трудоустройства.

Когда после семилетней работы в Пекине 50-годов я вновь попал туда на четыре года 90-х, в 12 миллионном городе было зарегистрировано 10 миллионов велосипедов. Когда микроавтобус агентства «Синьхуа» вез нас на работу в их бескрайнем потоке, я с тревогой думал: что же будет, когда китайцы начнут пересаживаться на автомобили? И вот это время пришло. Вместо термоса, авторучки и велосипеда статус-символами состоятельного китайца ныне стало выкупленное в собственность жилье, туристическая поездка за рубеж и личная автомашина.