Тим Северин - По пути Синдбада

Историческая спячка Омана закончилась в 1970 году, когда к власти пришел новый султан. Им стал Кабус бен Сайид, энергичный, предприимчивый человек, получивший образование за границей. Он решил, что страна нуждается в переменах. За несколько лет (на деньги, вырученные от продажи нефти) в Омане проложили современные благоустроенные дороги, в каждом городе появилась больница. Решив покончить с неграмотностью, Кабус ввел в стране всеобщее обязательное начальное обучение. При султане, предшественнике Кабуса, во всем Омане было только три школы, две почты и двенадцать больничных коек при населении в 750 000—1 500 000 человек (точное количество жителей, населяющих эту страну, неизвестно, ибо перепись ни разу не проводилась). При Кабусе количество школ и больничных коек увеличилось во много раз, а работу телевидения и радиовещания начал обеспечивать искусственный спутник Земли. Контрасты между старой и новой жизнью стали поистине впечатляющими. Проезжая по прекрасной горной дороге, можно было увидеть внизу цепочку верблюдов, передвигающихся по высохшему руслу реки в сопровождении диких с виду арабов, вооруженных допотопными ружьями, а затем повстречаться с колонной сорокатонных грузовиков, везущих железобетонные сваи на ближайшую стройку. А во время осмотра старинной оманской крепости с огромными деревянными двустворчатыми дверями, обитыми гвоздями с широкими шляпками, и с амбразурами, сквозь которые пробивались солнечные лучи, стоявшую тишину внезапно нарушал шум реактивных двигателей самолетов Оманских военно-воздушных сил, пролетающих так низко над головой, что виден был герб султаната, изображенный на фюзеляжах.

Впрочем, сложившиеся веками традиции, естественно, не исчезли, и это можно только приветствовать. В день местного национального праздника я с интересом и удовольствием наблюдал за торжественным шествием празднично одетых оманцев. На участниках шествия были красочные тюрбаны, повязанные на различный манер, и дишдаши, белоснежные хлопчатобумажные длинные одеяния, перехваченные у талии блестящим широким поясом, за который заткнут канья, кинжал с серебряной рукояткой; поверх этого одеяния накинут отделанный золотистой бахромой плащ, сшитый из тонкой шерсти.

В один из дней своего пребывания в Омане я отправился в Сур, порт, расположенный на мысе Эль-Хадц, самой восточной точке Аравийского полуострова. Здесь еще на памяти живущего поколения строили торговые корабли, которые выходили из Сура в Аравийское море, а затем шли одни на восток, в Индию, другие — на юг, в Занзибар. В те времена десятки парусных кораблей стояли на якоре у песчаного бара Сура, ожидая, когда задуют ветры с материка, позволяющие выйти в открытое море и начать очередной торговый сезон. Сурские моряки были известны в Кувейте, Бомбее, Дар-эс-Саламе. В оазисах Вахибской пустыни, лежащей за Суром, до сих пор находятся поселения, жители которых торговали с Восточной Африкой. Их корабли привозили в Оман с Малабарского берега Индии лесоматериалы и пряности. В горных деревнях можно было встретить людей, знавших суахили, язык, распространенный в Восточной Африке, куда регулярно ходили сурские корабли. Однако затем произошли серьезные изменения. Перемены в политической жизни Восточной Африки закрыли порты Танзании для арабских судов. Вскоре после этого правительство Индии установило такие высокие пошлины на экспортируемые товары, что торговать с этой страной стало невыгодно. В результате сурский парусный флот оказался практически не у дел. Корабли ветшали и старились, и вскоре от них остались только воспоминания, да и сам город пришел в упадок. (Впрочем, произошедшие изменения большого урона экономике Омана не принесли, ибо благосостояние государства стало определяться значительными доходами от экспорта нефти.)

В Суре, по берегам небольших заливчиков, изрезавших побережье, где в прежние времена не утихало строительство больших торговых судов, теперь, как я воочию убедился, строились только рыбачьи лодки. Мастеровые пользовались в работе традиционными инструментами: стругом, ножовкой, дрелью, а сами лодки строились на глазок, без каких-либо чертежей. Неспешное сооружение этих лодок являлось лишь слабой тенью той кипучей деятельности, которой прежде занимались сурские корабельщики, строя баггалы, корабли грузоподъемностью 400 тонн, которые не уступали размерами испанским галеонам. Правда, в Суре я все же увидел ганью, корабль, похожий на баггалу. Ганья стояла на приколе в лагуне. Как мне рассказали, этот корабль принадлежал богатому сурскому купцу, а когда тот скончался, его сын, чтобы увековечить память об отце, поставил корабль на вечную стоянку. Когда-то этот корабль, несомненно, был превосходен — весь от украшавшей нос деревянной скульптуры, изображавшей голову птицы, до высокой кормы с декорированным резьбой транцем. Однако он и в самом деле нашел в лагуне свою последнюю стоянку. Днище его потрескалось, и во время прилива в трюм поступала вода. Впрочем, плачевное состояние ганьи исключением не являлось. Берег был похож на кладбище кораблей. Европейцы нередко называют арабские корабли общим термином «дау» (имеющим, вероятно, восточноафриканское происхождение), однако у самих арабов каждый тип корабля имел свое название. В Суре, помимо ганьи, я увидел полусгнивший самбук, который когда-то ходил в Бомбей, остов тупоносого данги, индийскую котью со сгнившим шпангоутом, а еще останки йеменского быстроходного корабля, когда-то возившего в Сур контрабанду и в итоге задержанного охраной. Гниющие останки судов были облюбованы цаплями, высматривавшими на мелководье добычу. Даже здание таможни, в котором останавливался прежний султан, приезжая в Сур, оказалось заброшенным. Большую двустворчатую дверь до середины засыпал песок, и ветер, не встречая сопротивления, продолжал начатую работу.

Правда, невдалеке от таможни функционировала паромная переправа, и я перебрался на другой берег лагуны, на котором расположен городок Эль-Айджа. Над домиками возвышалась небольшая мечеть, незатейливое побеленное здание, тем не менее радовавшее своей простотой. На берегу, к моему немалому удивлению, строили настоящий самбук. Правда, бригада строителей состояла всего из трех человек, из них двое оказались подручными. Работой руководил атлетически сложенный человек, в жилах которого, очевидно, преобладала африканская кровь. Со своими помощниками он изъяснялся на суахили. В дальнейшем случилось так, что один из родственников этого человека стал самым молодым членом моего экипажа.

Накануне моего отъезда из Омана мне неожиданно позвонил министр национального наследия и культуры. Он попросил меня выступить перед небольшой аудиторией и рассказать о моем путешествии на «Брендане». Видимо, решил я, о моем плавании к берегам Северной Америки министру рассказал один из его советников. К счастью, я захватил с собой в Оман пленку с фильмом о плавании на «Брендане», который я собирался показать в Лондоне, перед тем как вернуться к себе в Ирландию. Когда я пришел в назначенный час в министерство, аудитория была уже в сборе. Министр, член правящей оманской фамилии, тепло меня поприветствовав, уселся в первом ряду. Ситуация была несколько необычной. Мне предстояло рассказать о переходе в лодке из бычьих кож через Северную Атлантику, который я совершил, повторив путь христианского святого, — и рассказать не кому-нибудь, а группе собравшихся мусульман, облаченных в дишдаши и вооруженных неизменными кинжалами, заткнутыми за широкие кушаки. Демонстрируя фильм, я показал собравшимся зрителям ледяные поля у побережья Гренландии и рассказал — в то время как за окном температура выше ста градусов [10] Имеется в виду температура по шкале Фаренгейта; 100° по Фаренгейту = 37,8° по Цельсию. — о том, как мы мерзли. Собравшиеся меня внимательно выслушали, задали несколько вопросов, после чего тихо вышли из комнаты, оставив меня размышлять о невероятных поворотах судьбы.