Марина Москвина - Небесные тихоходы

Зато каждый день мы подолгу наблюдали, как трудится брадобрей. У него было много работы, поскольку индиец всегда рад побриться и побрить макушку. На противоположной стороне улицы мы садились на каменный порог и любовались каждым его движением, как полноценным видом искусства. Ему лет пятьдесят, а то и больше. Сам он носил усы, а волосы чем-то напомаживал, наверное, кокосовым маслом. В ожидании очередного клиента он крутил папироски, курил и поглядывал на прохожих. Конечно, он нас быстро приметил и всякий раз оказывал нам знаки внимания. Звал Лёню побрить голову. Жестами показывал, какая круглая, гладкая и красивая получится тогда голова.

Нам все в нем нравилось: как он молниеносно и густо намыливает кисточкой щеки с подбородком, как взмахивает перед носом у клиента весьма небезопасной бритвой, скоблит щетину, спрыскивает, намасливает — и рассказывает что-то, рассказывает, то делая страшные глаза, то разражаясь гомерическим хохотом. Многое бы я отдала, чтобы послушать, о чем идет речь!

Глядя на него, я вспоминала рассказ Уильяма Сарояна про парикмахера, взгляд которого говорил: «Мир? Я знаю все о нашем земном мире. Злоба и скупость, ненависть и страх, порочность и гниль. Пусть так. Но я его люблю, каков он есть». Этот печальный рассказ о человеке на земле называется «Парикмахер, у дяди которого дрессированный тигр отгрыз голову».

Мы облазили Алмору вдоль и поперек, мы полюбили ее всем сердцем, тем более что в каком-то проспекте, который валялся под кроватью в гостинице, говорилось, что из этого городка вышло много прославленных писателей, борцов за независимость, религиозных деятелей, воинов и кого-то еще, кажется, зодчих.

Теперь нам хотелось обследовать окрестности Алморы, выйти в горы, погрузиться в гималайские девственные леса… Но почему-то вот именно эта затея никак не удавалась. На окраинах — сараи, сараи, огороды, колючая проволока и обязательно крутой обрыв… Мы даже спрашивали у местных:

— Где тут у вас лесок-то?

Хотя даже по своей Уваровке знали, что бывают такие места диковатые, что нету такого «леска» в нашем понимании, типа Сокольников. Этот вопрос повергал их в изумление. И нам ни разу никто на него вразумительно не ответил.

Однажды мы достигли высокогорного, как мне показалось, буддийского монастыря. Буддистов мало теперь в Индии. Всенародную любовь давно заполучили красочные и колоритные боги индуистского пантеона Шива и Вишну — тут есть кому поклоняться, курить фимиам, молить о пощаде, целая куча поводов устраивать праздники, театральные представления, даже оргии!

Буддизм, на протяжении тринадцати веков процветавший в Индии, в начале прошлого тысячелетия показался индийцам немного суховатым, поиск личного просветления — слишком аскетичным, призыв искать истину в своем сознании — скучным, весь подход получался скорее научный, чем волшебный, и вообще — по сравнению с индуизмом от буддизма подозрительно веяло безбожием.

«Пусть никто не приемлет мой закон из благоговения, а сперва испытает его, подобно тому, как золото испытывается огнем», — говорил Будда.

«Можно победить тысячу людей в бою, но величайшим победителем будет тот, кто одержит победу над самим собой», — говорил Он.

«Причина всех бед — незнание истины». — Он сказал, как отрезал.

К счастью, это учение перенесли из Индии в Китай потрясающие люди — Кашьяпа Матанги (добрался до Китая в 67-м году н. э.), позже — Буддабхадра, Джинабхадра, Кумараджива, Парамартха, Джинагупта и легендарный, овеянный славой Бодхидхарма. Каждый из них вел с собой группу монахов или учеников. Cложным и опасным путем они прибывали в Китай, везя с собой бесценные санскритские рукописи.

Но главное — то, что они явили миру поразительную картину: земного человека, применившего Истину к своей собственной жизни. Рожденные смертными, они достигли единства с Правителем Времени и Пространства , слияния человеческого и Божественного. Каждый день, проведенный с ними, был переживанием радости, мира и мудрости. Император династии Тан собственной персоной стал учеником одного из этих духовных великанов.

Как эстафетную палочку, мудрец Лин-чи перенес послание Бодхидхармы из Китая в Японию, совершенно преобразив мировоззрение всей страны. Люди начали учиться внимать голосу божественного, звучащему в собственном сердце, а не только в окружающем их, внешнем мире.

О том, какие редкостные и радикальные методы использовал Мастер для просветления ученика, говорит хотя бы такой случай. Один монах обратился к Лин-чи:

— Я только что прибыл к вам в монастырь. Пожалуйста, учите меня!

— А ты уже поел риса? — спросил Мастер.

— Да, поел, — ответил тот.

— Тогда пойди и вымой чашку , — сказал Лин-чи.

Услышав эти слова, монах пережил глубинное просветление.

Благодаря посвященным буддизм распространился, считай, на всю восточную часть азиатского континента — Японию, Цейлон, Бирму, Таиланд… И, я смотрю, продолжает победоносно шагать по этой планете. (Да будут счастливы все существа во Вселенной! Да будут мирны! Да станут все существа свободны от страданий!..)

В горах же гималайских с незапамятных времен религией заведовали шаманы. Тут вместо жрецов от имени горных племен в беседу с богами вступали самые настоящие колдуны. Рядом с некоторыми божествами индусов, как правило, страшными и кровожадными, вроде Шивы и Дурги, в горном пантеоне занимали почетные места, согласно их грозной силе, боги собственного изобретения. Выше всех, например, стоял бог оспы, свирепствовавшей в горах.

Тут по сей день преклоняются перед деревьями, рисом, собакой. Там воздают божеские почести эху или водопаду. Если горцу нужно грести против течения, он сначала бросит в воду застреленную птицу, чтобы дух воды не оскорбился, что его «чешут против шерсти».

Но эти ребята, обитавшие на окраине Алморы, мне показались именно буддистами. Монахи расхаживали бритоголовые, во всем оранжевом, и они увесистыми дубинами гоняли с монастырской крыши здоровых обезьян.

Дальше как раз простирался густой темный лес. Туда уходила и терялась в зарослях узкая тропа.

— Ну, вот, — я говорю. — Наконец-то мы погуляем на природе!

Однако странный гул доносился из чащи. Хриплое уханье, жужжание и глухое ворчанье. Хотя ветра не было, ветви деревьев дрожали и шевелились — сквозь листву мы видели: то птица появится каких-то немыслимых размеров, вооруженная длинным клювом, с костяным наростом на голове, явно хищная, то целая семья обезьян. То — прямо из-под земли — шмыг-шмыг! — какие-то мохнатые зубастые зверьки. Все это рождало неясную тревогу в наших душах.